Смейся, паяц!. Александр Каневский

будке. Потом должность стрелочницы ликвидировали, а будка осталась… Когда дочь уезжала, каким-то образом передала будку матери.

      Это была первая собственность в жизни Филипповны и она ею очень гордилась:

      – То ж мое хозяйство!

      Живя у нас, всю зиму сушила остатки хлеба и собирала их в большую торбу.

      – У мэнэ там курка. Повезу сусидам, щоб воны её кормылы.

      Каждый год, весной, она на электричке доезжала до Белой Церкви, потом на автобусе – до станции, оттуда пешком, с торбой на плече, добиралась до своей будки, встречалась с курицей и на своём крохотном участке сажала картошку.

      – В осэни собэру урожай! – гордо говорила она.

      – Сколько вы думаете собрать картошки? – как-то спросил я.

      – Мешок, нэ мэньше. Продам и будуть гроши.

      – За сколько надеетесь продать?

      – Рублив двадцять получу.

      – Филипповна! Я вам дам тридцать – не езжайте, вы же не дотащите мешок!

      – Як можно – то ж мое хозяйство!

      Осенью она опять ездила в «своё поместье», выкапывала картошку и, совершенно непонятным образом, каким-то чудом, дотаскивала полный мешок до нашей квартиры. Неухоженная, беспризорная картошка вырастала величиной в горох, но Филипповна ею очень гордилась:

      – В цьому роци добрый урожай!

      Когда она первый раз припёрла свой мешок и, обессиленная, упала на диван и заснула, я выбросил эту пародию на картошку в мусорник, а, когда она проснулась, сказал, что налетели соседи и раскупили весь мешок. Затем вручил ей тридцать рублей, якобы полученные за картошку. Надо было видеть, каким счастьем светились её глаза.

      – А вы казалы нэ ихаты! Ни, хозяйство – цэ вэлыке подспорье!

      Сквозь всю свою жизнь она пронесла одну большую, пламенную страсть: мечтала попасть в больницу. Однажды простудилась, сильно кашляла. Вызванный нами врач определил воспаление лёгких. Вместо того, чтоб огорчиться, она обрадовалась:

      Примечания