Смейся, паяц!. Александр Каневский

любых неприятностей. Конечно, членство в Союзе писателей сняло бы клеймо тунеядства, но попасть туда литераторам-евреям было практически невозможно, украинский Союз писателей не давал «засорять» свои ряды и откровенно показывал евреям от ворот поворот. Возникла необходимость в создании какой-то организации, которая могла бы выдавать справки для участковых.

      Мы знали, что в Москве существует профессиональный комитет драматургов, созданный с той же целью: легализовать литераторов, не членов творческих союзов. Я поехал в Москву, узнал, как они это организовывали, и, вернувшись в Киев, начал вместе с Робертом Виккерсом и ещё несколькими нашими коллегами, «пробивать» аналогичный комитет в Киеве. То, что такая организация существует в Столице, было очень весомым аргументом для киевских чиновников и, спустя несколько месяцев у нас на руках было решение о создании киевского профессионального комитета драматургов, но с обязательным условием, что руководить им будет какой-нибудь известный украинский писатель, непременно, член партии. Мы долго перебирали приемлемые кандидатуры и решили, что нашим председателем должен быть Юрий Петрович Дольд-Михайлик, в то время очень популярный писатель, автор первого нашумевшего советского детектива «И один в поле воин» и, самое главное, не антисемит. Я встретился с ним, перечислил всех, кто входит в ядро будущего комитета (это были известные ему личности), рассказал о поддержке москвичей, о наших планах. Он был приятно удивлён услышанным («Странная организация, но мне нравится!») и без колебаний согласился возглавить наш комитет. Заместителем выбрали меня. За годы совместной деятельности мы с ним очень подружились, он оказался удивительно добрым, отзывчивым человеком и оставил о себе светлую память. Я расскажу о нём более подробно.

      Дольд-Михайлик по интеллекту был выше своих произведений (так бывает, я в этом неоднократно убеждался), интеллигентен, начитан, эрудирован, хорошо знал историю, разбирался в искусстве – на стенах квартиры висело много прекрасных картин, которые он собирал всю жизнь. У него была хорошая жена и два сына. С сыновьями ему очень не повезло. Первый, будучи ребёнком, катался на санках с горки, попал под машину и повредил себе яички – его кастрировали. Когда подрос, понял, что произошло и что его ждёт, и в четырнадцать лет повесился. Старший сын был неприятным, неприветливым, спившимся полубродягой, жил вне дома, не работал, где-то пропадал, появлялся, просил денег и снова исчезал. Дольда потрясло самоубийство младшего сына и старший добавил ему переживаний, поэтому он стал пить, много и беспрерывно. Когда мы познакомились, он был уже очень болен: сердце, почки, лёгкие – одно из них было прооперировано: в нём обнаружили злокачественную опухоль. Но пить он всё равно продолжал. Его жена Галина пыталась с этим бороться: следила за ним, прятала водку и коньяк, не давала покупать ничего алкогольного, даже пива. Но это не помогало: свою «норму» Дольд всё равно принимал. Однажды, когда я пришёл к ним, она придержала меня в прихожей.

      – Я вынесла все бутылки, в доме ни капли спиртного, он из квартиры не выходит – и всё равно к вечеру пьян. Саша, я в отчаянье, умоляю, попытайтесь узнать, где он берёт выпивку – ведь он себя гробит!

      Когда