Библиотекарша: роман с жизнью и смертью. Виктор Аркадьевич Бердинских

перебежкой. Вдруг бах! – громадная лапа этой черной кошки опускается мне на спину и когтит меня – но не до смерти. Помучившись, я ускользаю и бегу дальше. И снова та же черная лапа – бух мне на спину…

      И всю жизнь так! Все почти 70 лет моей счастливой и несчастной жизни. Но похоже эта черная кошка вдоволь наигралась и finita la comedia. Слава Богу! Ах, как же я устала жить! Особенно последние 10 лет, когда я не могла даже выходить из четырех стен этой бетонной коробки – моего благословенного жилья, благодаря коему и не сдали в дом инвалидов. Какое счастье!

      Ах, как славно жить и дышать этим воздухом, смотреть на колыхание деревьев, облака, детей… Все таки – природа и дети – две самых существенных радости в жизни. Мой рай на земле! До чего же он был невероятен и чуден!

      Ломаной неживой тенью по вечерам я выбираюсь иногда на балкон, когда никто меня не увидит. Жадно дышу последним воздухом жизни… Пора подводить итоги, подбивать бабки, сводить концы с концами своей нелепой судьбы. Еле-еле на четвереньках достала кучу бумаг – мой архив. Тут и дневники и письма и мои стихи – будь они прокляты и будь они благословенны! Единственное счастье моей жизни! И мое проклятие тоже.

      Умру – и все это новые жильцы вытащат на свалку. Родных у меня не осталось ни одной живой души на белом свете. Одна как перст! Все умерли: и мама и папа! Даже все лучшие подруги мои умерли, хотя и не болели всю жизнь разными болезнями как я.

      Составлю как я из этого хлама описание своей жизни в стихах и прозе. Сделаю вырезки из писем, дневников, стихов – на это моих сил еще хватит. И отдам все это в нашу школьную библиотеку, где я проработала всю свою жизнь. Пусть лежит для потомков. Главное, чтоб детишкам ничего не давали – хранили в закрытом закутке – засмеют ведь старую дуру.

      Все равно ведь наша школьная библиотекарша, Любовь Васильевна, моя бывшая помощница, заходит ко мне раз в два – три дня и приносит хлеба, молока, крупы. Она крепкая, несмотря на свои 60 лет, – одно слово – донская казачка. Так что еще лет 10 свободно в нашей библиотеке просидит. Так что мой роман в письмах ей и пригодится для секретного прочтения. Хоть посмеется немного надо мной – такой нелепой и изломанной . Надо же мне ее как то отблагодарить за заботу. Хорошая она, в сущности, «тетенька»; хотя со своими тараканами в голове. А кто из нас женщин без «тараканов»? Нет таких!

      Сделаю повесть в стиле писем другу. Помните? Дочь одного вождя так писала. И неплохо у нее получалось. Уж целиком то писать у меня сил нет. Буду вставлять просто свои бумаги из разных лет – целиком или частями. Всё ведь сохраняла – бумажно-чернильная душа! Не обессудьте за огрехи возможные мои читатели! Чего взять с человека, который одной ногой уже там, а второй – каким-то чудом цепляется еще здесь за воздух. Земли то под ногами уже давно не чую.

      Итак?! В путь – дорожку!

      Письмо 1. Разрешите представиться?

      Я – простая школьная библиотекарша. И была ею – всю свою трудовую жизнь. Стихи я люблю с тех пор, как себя помню. Именно это какой-то главный внутренний ствол моей жизни. Вокруг него вся жизнь моя в этом мире и обвилась, выстроилась – жила, пела и кукарекала. В четырехлетнем возрасте, еще не умея читать, выучила наизусть «Муху-цокотуху» Чуковского. Едва научившись писать, большими печатными буквами переписывала в тетрадку стихи, что мне особо нравились. А в 10 лет попыталась сама сочинить стихотворение. Неудачно. И до 5-го класса оставила эти попытки.

      А потом писала стихи в школьную стенгазету, выступала с ними на наших утренниках и концертах. Писала в старших классах что то вроде дневника в стихах. В общем, все было так, как у всех, кто пробует писать стихи. А потом это дело стало уже душевной потребностью, единственной в жизни привязанностью – моей алкогольно-наркотической зависимостью.

      Вы думаете – я графоман? Фига с два! Я поэт! Пусть маленький, но настоящий! Из тех, что сейчас называют «бедными» поэтами. Я чувствую настоящие стихи кожей, нюхом, макушками волос на моем поредевшем затылке! И у меня они настоящие – пусть только местами это прорывается. Но ведь есть. Потому что за моими стихами – моя жизнь и целый мой век. Двадцатый – который, кстати уже и прошел! Год-то какой идет у нас? Двухтысячный! Нулевой! Вот в него и уйду вместе с ледоставом и поздней осенью.

      Здорово Арсений Тарковский однажды написал про свое умение писать стихи: – Невысоко я ставлю силу эту; И ласточки поют… А я высоко ставлю. Этот московский снобизм временами поперек горла стоит. Мне больше в жизни прилепиться душой не к чему. Единственная опора. Конечно, я сельский стихотворец, точнее даже стихотворица. Это не второй ряд, и даже не десятый – ежели по ранжиру поэтов русских расставлять. А вообще-то толпа поэтов она без рядов стоит, лежит и живет. Там все время движение – смена мест. Одно уплывает, другое вылазит наверх из каких-то закутков. Как клады в земле всплывют, когда им срок придет.

      20 век – он, конечно, для наших поэтов великий. Боже! Сколько имен! И каких! Поэты были большие, лучшие! Но ведь одних – убили, других – замучили. Третьи – сами спились. У этих великих – стих богатый, во взорах – молнии, а я библиотекарь, чтоб вы запомнили… Порой мне кажется, что мои стихи полуфабрикаты какие-то… Как из носка у бабушки, что его