Папа. Мозаика прямого набора. Данил Александрович Яловой

Ты меня слышишь?

      – Да, дядь; слышу.

      – Для тебя было бы лучше вообще никогда, никогда не думать. Понял?

      – Папа говорит, что нужно думать, прежде чем что-то делать.

      – А что он отвечает тебе, когда ты говоришь «Я думал то-то и то-то»?

      – Что такое тото?

      – Ну, когда ты что-то натворишь, а он тебя начинает ругать. Ты же всегда начинаешь оправдываться со слов «Я думал, что это так-то и так-то», верно?

      – Да.

      – И что он тебе говорит на это?

      – Папа говорит, что не надо думать, – надо делать.

      – Вот и понимай: сначала он говорит тебе, что прежде, чем что-то делать, надо думать, а когда ты думаешь, он говорит, что не нужно думать, а надо делать. Или наоборот. Чего ты молчишь?

      – Я думаю. Папа говорит, что мне вредно думать.

      – Не надо думать, малец. Это действительно вредно. Поэтому я здесь.

      – Что такое боевой?

      – А?

      – Вы сказали, передал в боевой. Зачем? Он был целый, его не нужно было переделывать.

      – Он просто привёл его в порядок, Даня. Почистил, смазал, поколдовал: был газовый, стал боевой. Понял? Газовый – это плохо, боевой – это хорошо.

      – А где вы живёте? Мама ругается, если мокро. Надо вытирать за собой унитаз. Или поднимать эту крышку.

      – Далеко живу. Сейчас всё протру, не переживай. Иди в комнату, я скоро буду.

      – А вы можете подтянуться пятнадцать раз? Смотрите, как я умею!

      – Потом, потом! Я знаю, что ты умеешь. Брось, оставь турник, иди в комнату. Я знаю, что ты умеешь. Ты сумеешь гораздо больше: тридцать раз на перекладине и восемьдесят раз на брусьях! Только нужно пить горячий чай с бараньим жиром и меньше думать.

      – Правда? Откуда вы знаете?

      – Знаю, малец. Просто поверь мне. Ну вот, полежи теперь. Поспи. Дай-ка руку, ага. Прижми. Прижми, не шевели рукой! Да, полежи так чуть-чуть. Вернусь через три минуты, посмотрим, как там у тебя под мышкой.

      – А вы куда?

      – Тоже хочу горячий чай с бараньим жиром. С детства такого не пил. Слышишь? Двадцать лет не пил такого чаю. Очень соскучился. От одного запаха можно потерять рассудок!

      – Пейте. Только надо потом посуду за собой помыть, а то мама будет ругаться.

      – Конечно, малец. Я всё уберу за собой.

      – … Ну вот и уснул, братец. Быстро же ты. Сорок. Ещё два градуса, и кровь свернётся. Не знаю, – правда ли? Спросить бы у кого… Ладно, amice, прости меня.

      Так пахнет в спальне! – Ispahan Yves Rocher. Ругалась, когда узнавала, что я трогал. Всегда как-то догадывалась. Теперь винтаж. Запах мамы. Каждый раз, когда уходила на работу, доставал из упаковки. Аккуратно, чтобы не разлить, снимал крышку и вдыхал. Нравилось.

      Щуплый, мягкий и бесформенный, как холодец из гуся. Теперь всё будет по-другому. Девяти лет достаточно. Всё будет по-другому. Спи сладко. Не переживай, малец, всё будет по-другому. Нос не дышит. Я здесь. Я с тобой. Просто ты с самого начала не то, не так. Я пришёл помочь.

      Все на месте. Пять восьмимиллиметровых боевых патронов. Кости не крепкие ещё, – как скорлупа. Реши вопрос: целился в пятку, попало в нос. Дед так шутил. Семь вдохов, семь выдохов. Малец, есть вещи, о которых правда лучше не знать.

      Лучше