Папа. Мозаика прямого набора. Данил Александрович Яловой

я́ поступал грубо. Обижал её. Тогда она плакала или у неё случалась истерика, и она говорила эти слова.

      – Зачем обижал?

      – Не знаю. Само так получалось. Был или недоволен чем-то, или зол на неё. Тогда я искал случая и нарочно грубил.

      – А, скажем, постоянные напоминания о том, что ей плохо из-за тебя: это было нарочно с её стороны? Она преследовала какую-то цель? Ну, может быть, чтобы ты реже обращался к ней, чтобы она могла уделять больше внимания своему мужчине. Может быть, твой отчим надоумил её держать тебя на дистанции? Могло быть такое?

      – Нет. Думаю, что она говорила так, не понимая, какие могут быть последствия. Она просто не отдавала себе отчёта. И, вероятнее всего, она просто искала у меня сочувствия, помощи, внимания.

      – Почему ты так уверен в том, что она не отдавала себе отчёта?

      – Она была глупой женщиной.

      – Разве?

      – Ну… не то, что глупой – а именно очень женственной. В том смысле, что не её это было – воспитывать мальчика. Глупой я назвал её со зла: нельзя было воспитывать меня так, как она.

      – Ты считаешь, что тебя воспитали не так, как должны были?

      – Да.

      – А тебя это… ладно. К этому ещё вернёмся. Пока о недугах. Болезнях или что там было? Жалобы твоей мамы как-то находили сострадание в твоём сердце? – здесь я сделал несколько пометок в блокнот, чтобы вернуться к вопросу о воспитании позже.

      – Только отталкивали. Чем хуже ей было, тем больше я её ненавидел. Как сказать «жалок» по отношению к женщине? Жалка?

      – Жалкая.

      – Нет, по краткой форме прилагательного.

      – Это – наречие. Так важно?

      – Да. Если сказать «жалкий», – то это принижение достоинства человека; а если употребить краткую форму – «жалок», то к принижению добавляется ещё и отвращение. Слышишь?

      – Нет.

      – Ты смешной.

      – Я?

      – Нет, это пример. Что ты думаешь, когда я говорю тебе: «ты – смешной».

      – Ну… это и мило, и немного обидно из твоих уст. От женщины услышать такое гораздо приятнее и, что важно, многообещающе.

      – А если я скажу «ты – смешон»? Чувствуешь разницу? Смысл – один, коннотации – разные. Говоря «ты смешон», я третирую тебя, отношусь к тебе свысока, с презрением; одновременно заявляю о своём превосходстве и нежелании продолжать разговор. Вот и мне хотелось бы говорить о ней в краткой форме прилагательного: чем более я задумывался о её болезнях, тем сильнее во мне копошилось отвращение. Я тогда думал: пускай бы всё это повторилось – тяжёлые роды, реанимация, болячки, только бы я не выжил потом! Ибо нести сознание своей вины во всём этом было просто невозможно. Тогда, в больнице, перед самой её смертью, она вышла ко мне. Точнее, я приехал к ней.

      – Перебью: ты сам поехал, или она попросила.

      – Бабушка сказала съездить. Я был в отпуске, приехал в Ставрополь, чтобы увидеться с друзьями. Она как раз лежала тогда в городской больнице с раком горла. И когда мы встретились на лестничной площадке, она была просто жалкая. По краткой форме.

      – Ты брезговал ею?

      – Да. От неё воняло. Но у меня не было