Верочкино счастье. Эльвира Мамедовна Абдулова

Ах, как красива была эта полоска золота в сером обрамлении, что хотелось взяться за кисть! Но днем мрак и осенняя сырость побеждали, и становилось ясно, что ничего хорошего сегодня ждать от природы не стоит. Бабье лето и так продержалось очень долго, и в октябре, несмотря на ночную прохладу, дневная температура поднималась до пятнадцати, а то и двадцати градусов тепла.

      Люди, обрадовавшись этому, решили, что природа запуталась в календаре, но теперь все признались: пришла настоящая осень. Но и эта пора не вызывала никакого отчаяния или депрессивного состояния в душе у Веры. Она шутила, что поздний октябрь обязательно покажет, кто в самом деле оптимист, а кто безнадежный пессимист. Она видела сырые листья под ногами, вдыхала лучший на свете запах мокрой земли и листвы, любовалась осиротевшими деревьями и, остановившись на утренней пробежке, поднимала голову и засматривалась, как причудливо переплетались обнаженные ветки на фоне гладкого, как серое полотно, неба, образуя нежный, почти паутинчатый свод. Природа, как всегда потрудилась на славу, лучше любого художника. Ветер склонял ветки из стороны в сторону и рассказывал удивительные истории о своих странствованиях. Деревья вторили ему, скрипели и разговаривали, тесно переплетаясь друг с другом ветвями и корнями. Вскользь улыбнувшись на прощание, осень расплескивала дневное тепло, подхватывала убегающие листья, отяжелевшие от ночного дождя. Женщина, застывшая на парковой дорожке, смотрела вслед улетающим птицам, плывущим причудливой змейкой над старым парком. Потом она села передохнуть на скамью, усыпанную кленовыми листьями. В такие минуты она безумно хотела взять в руки краски и запечатлеть плачущее небо, увядшую листву на влажной темной скамье и одинокий фонарь, берегущий, как верный страж, пустынную аллейку. Она боялась, что все забыла, что упущенное время лишило ее прежних способностей и глупо это, в конце концов, экспериментировать с собственной жизнью на пятом десятке. Шурша увядшей листвой, она встала и побежала дальше. Ей вспомнилось, как пахли ее краски, как она выбирала кисти в специальном магазине (белочку или пони), как носила с собой самодельный мольберт и могла часами просиживать у интересного здания, наблюдая за меняющимся небом, склоняющимися деревьями и тянущимися к солнцу цветами. Наполнявшие ее в ту пору ощущения делали ее совершенно равнодушной к превратностям жизни. Сильный и живой свет, такой яркий и плотный, шел изнутри. Она не могла этому противиться, этим управлять – это была Божья благодать, дарованный ей свыше талант, который она так глупо растеряла.

      После короткого замужества, закончившегося таким нелепо-водевильным образом, родители, в особенности мама, не смогли отказать себе в удовольствии высказать привычные в таком случае фразы:

      – А мы говорили!..

      – Ты же видела: он несерьезный.

      – А чего ты ждала, если он был мастер только бренчать на гитаре? Отец, который думал, что младенец сам попросит его накормить?!?

      Финалом был, конечно, отцовский приговор, не