Охота на кавказских мужчин. Оганес Григорьевич Мартиросян

Корана.

      Абхазы собирают рай

      из потерявших девственность лимонов.

      По сути, это урожай

      из звезд, из лун, из солнц и небосклонов.

      Его снимать великий кайф,

      пока танцуют небо дагестанцы

      под песни групп Кино и Чайф.

      Горючие черкесы носят сланцы.

      Балкарцы смотрят в голове

      своей и общей некий трагифарс.

      Кавказец – это BMW,

      что с номерами региона Марс.

      * * *

      Прыгают из вод наверх дельфины.

      Я фотографирую их суть.

      Люди – одинокие машины.

      Их зовет в космическое путь.

      Там раздолье, радость и веселье.

      Страны и деревни – города.

      Фонари из света ожерелье

      надевают ночью иногда.

      Чаще в темноте шныряют воры

      и крадут из воздуха мазут.

      Руки человека – коридоры,

      кои в сердце – зал – его ведут.

      * * *

      Кавказ обуглен и расплавлен.

      Он испытал собою взрыв,

      как мальчик ест на кухне вафли.

      Летит наверх презерватив.

      Его надули и пустили

      перелопатить небеса.

      Не Аргентина и не Чили —

      мои корявые глаза.

      Они, по сути, ятаганы,

      что рубят головы врагов.

      Мои глаза несут османы

      сюда из пропасти веков.

      И ими машут постоянно.

      Кавказ обкрадывает мир

      и вне его другие страны.

      Внутри меня – Тимей и Пир.

      Вокруг меня – базар и споры.

      И там же не для остальных

      стоят мороженые – горы —

      и я лижу вершины их.

      * * *

      Я захотел взлететь отсюда в небо.

      Я штурмовал оружием – стихом

      высотки, краны и поля без хлеба.

      Велосипед возил меня тайком.

      Да разве так? Я колесил открыто.

      Я вызывал планету на себя,

      любого человека, индивида,

      в наушниках поэзию рубя.

      Вколачивая гири и гантели

      в сознание привычное людей.

      Я был почти, практически у цели.

      Теперь я на Кавказе Прометей.

      Орел клюет мне постоянно печень.

      И имя этой птице – алкоголь.

      Пылают ночью во вселенной свечи.

      Они мое безумие и боль.

      Я вижу в них далекую отчизну.

      Но я пока что заперт на земле,

      где колыбель в себя включает тризну.

      Мы пребываем в скорби и во зле.

      У нас одно – взросление и старость.

      Немного развлечений перед тем.

      О господи, пошли мне эту малость —

      в секунде каждой жизни Вифлеем.

      Тогда мозгов моих низвергнет кратер

      на этот мир бессмертия лавэ.

      Душевная болезнь есть Терминатор,

      идущий постоянно в голове.

      * * *

      На свалке вновь копается старик.

      Он ищет что надеть и что поесть.

      Я до сих пор к сей жизни не привык.

      Другая жизнь во мне, признаться, есть.

      Я