Instagram Говарда Хьюза. Манцевич

артистично закинув в открытый рот круглый леденец, размером с пуговицу, с дыркой посередине, которые продавались в целлофановых пакетиках по одному марокканскому франку в газетных киосках, где можно было оформить подписку на французский журнал «Еженедельник Чарли», за 100 марокканских франков на век, лукаво мне подмигнув, – О нас позаботится Аллах, – запев:

      – О, Аллах!!! Пусть этот дождь принесет пользу!!! О, Аллах!!! Напои нас дождем спасительным, утоляющим жажду, обильным, полезны-ы-ы-м. Только большевикам все привилегии. Им и карточки на калоши …

      Я рассмеялся, быстро сориентировавшись:

      – Аллах – это выдумка евреев. Расслабься.

      Вынув из кармана своей военной куртки аккуратно сложенную рубашку от «Мерк», протянув незнакомцу, почему-то испугавшись, сейчас, её потерять:

      – Подержи …

      Я, будто бы Жосс Бомон, засунул себе в рот папиросу, обжег ее рыжей лентой огня, и она предательски погасла за несколько крепких затяжек, и ее пришлось прикуривать заново… осмотрелся в округ – интеллигентным взглядом интеллектуального протагониста, юрко вскарабкавшись на танк, камуфлированный синим цветом; настал новый день, и он был солнечным и теплым; я выкрикнул, куда-то в седину восходящего солнца: «Ты вызвала высокие мечты, огромный мир манил в твоих призывах, с тех пор как ты со мною, нет пугливых, сомнений, и не страшно темноты! В предчувствиях меня сразила ты, со мной на сказочных бродила нивах, и, как прообраз девушек счастливых, звала к очарованьям высоты! Зачем же сердце с суетою слито?! Ужели жизнь и сердце – не твои? И в этом мире ты мне – не защита? Меня умчат поэзии ручьи, но, муза милая, тебе открыты, все замыслы заветные мои!!!», – цитируя миру Новалиса, рисуя на жабрах Вселенной иероглиф «Рэй», – культовый знак эры рейва; играя на «эоловой арфе»; пропев осанну: Панчо Вилье; Че Геваре; Мине Каваль; Шандору Петёфи; Ганди, Бомарше и Су Чжи, наблюдая в режиме онлайн за самоубийством пчел, потерянный всеми, ел свои восьмидесятые; мою ультрамодную прическу в стиле молодого Дельвеккио, растрепал ветер свободы, и вчерашние герои былых революций скользили в антиматерии мира, отплясывая бальные танцы шимми, заполняя – страшными окровавленными тенями: вакуум демократии, все еще ожидающие перемен; я надеялся на то, что лицезрев меня на танке, вышедшие на улицы люди, поймут, что можно, и нужно – сопротивляться; если не знает страха какой-то тощий голландец, то почему они должны бояться? Исхудалый бледный человек, под изношенным ультрамодным пиджаком которого, была нательная рубашка с черными полосами. И они как-то слепо смотрели в будущее, возбуждая пепел своих инфокрасных фантазий на эту борьбу, которая не имела границ, и которая вдохновляла их, и звала вперед, на новые преступления, пока шуты покидали бумажный кораблик …

      Я находился в Дин-Гонви нелегально, гулял по широким улицам, по краям которых, застыли двухэтажные дома кофейного цвета, и на их глиняных ребрах, были вытутаированны граффити католических Святых, а у серых