Вика. Алексей Алексеевич Домахин

к психиатру, расскажи о последних четырех днях жизни и:

      – Вы приняты. Располагайтесь».

      – Нет! – выкрикнула она.

      Идти следом за матерью – никогда. Кем она станет в глазах мужа и сына: сумасшедшей, поехавшей истеричкой? Даже само признание вытянет за собой всю грязь прошлой жизни. Они не должны знать.

      Точка.

      Вся соль проблемы в ней самой, в ее голове. Шестнадцать лет борьбы за право жить: иметь семью, растить ребенка, заниматься любимым делом. Отступить? Сдаться теперь?

      Нет!

      Сестра – часть ее, и эту часть следует уничтожить.

      Все идет как должно. Рано или поздно она оборвет нити прошлого. Убегать от самой себя нет ни сил, ни желания.

      Она примет бой. Воля поднималась, росла. А злость и обида давали крепости.

      Вера сгребла крошки агомелатина в ладонь, сдула остатки порошка и бегом кинулась в туалет. Не раздумывая, бросила все в унитаз. Выдохнула, отвернула голову и нажала на смыв.

      27

      Андрей с Никитой ввалились усталые часов в пять. Голодные, пыльные, в грязной обуви. Она встретила их вяло, пряча глаза. В мыслях шумел близкий вечер. Вера жаждала момента сомкнуть веки и погрузиться в кошмар.

      За ужином они наперебой рассказывали, где и что нашли, хвастаясь двумя ржавыми монетами, узкой пряжкой от пояса и тупым наконечником копья. Вера, где надо, задавала вопросы, хвалила Никиту и кивала мужу.

      Андрей разошелся приделать к наконечнику древко и повесить на стену; почему-то упорно называя (наконечник) скифским.

      Отулыбавшись до десяти вечера, она уложила Никиту спать.

      Нужный момент близился, и в животе переливался колючий холодок. Однако в кухне ее ждал Андрей.

      Он сидел за столом, сжимая рукой бутылку пива. По зеленому стеклу медленно скатывались шарики влаги.

      Вера цокнула губами, подошла к столешнице.

      – Что происходит? – голос рубил серьезностью так, что Вера еле сдержала улыбку.

      Она ненавидела такие беседы.

      Пиво на столе означало: Сердцов крайне раздражен.

      – Всегда что-то происходит, – спокойно ответила Вера.

      Андрей сделал глоток, не поворачивая головы.

      – Ты знаешь, о чем речь.

      Она встала к нему спиной. На столешнице ножи в массивной деревянной подставке. Тяжелые, несмотря на глубокий дол, но удобные и хорошо лежат в руке.

      – Кажется, я вчера отравилась, – лгала Вера.

      Ей захотелось почувствовать приятную тяжесть ножа. Ощутить кожей отполированный прохладный металл.

      Губы потянулись в стороны, рисуя впадины ямочек. Ее вновь подогревало возбуждение, слабый холодок занимался в паху. Улыбка стала шире. Рука потянулась к подставке.

      – Вера! – крикнул Андрей.

      – Со мной все в порядке! – она резко повернулась, убирая руку. Шеки покраснели, веки подрагивали.

      Андрей поднялся.

      – Ты назло это делаешь? А… Назло? – произнес он негромко. – Я хочу просто поговорить. Разрешить вопросы в голове. Посмотри на себя, – он махнул в сторону зеркала. –