Прорези на лице. Бессонница. Анатолий Александрович Тушнов

стоял Руди в своем потертом зеленом пальто и копался во внутренностях мачты.

      Вот уже больше часа, пока Ламмерт спал, он возился с передатчиком. Цепь таких мачт пролегала по всему южному округу, которые разведчики устанавливали для связи с центром сбора. Руди почти закончил, располагая лишь инструментами со станции, и готовился возобновить передачу. Их единственную связь с внешним миром через километры седой тлеющей массы, нависшей над дном озера.

      К этому времени само движение ветра умерло. Комната станции залилась тишиной. Ламмерт вернулся на диван и слепо уставился на мерцающее мутное облако за окном, вдруг услышав громкий металлический скрежет.

      И снова тишина… а после – шаги во флигели. Руди вошел в комнату.

      – А! Ламмерт… Ты в порядке?..

      – Ты починил вышку?

      – Да. Пришлось поменять температурные датчики, – Руди сел, закрыл нижнюю часть лица воротником пальто и обхватил себя руками. Воздух медленно остывал вокруг него. Он посмотрел прямо на Ламмерта и добавил, – Но главное, теперь он выровнен по каналу И-лиен, и мы знаем, что центр сбора направит сюда второй поток.

      – Значит, руководство дало добро, – помолчав, сказал первый разведчик.

      Руди покачал головой, все еще укрываясь воротником и ощущая холод с пустыни. На мгновение его глаза возбужденно засияли, подобно неону внутри стекла, или искусственному пламени. Почти истлевшая надежда. Капля жизни в пустыне сознания… И только Ламмерт смотрел на эту тягу к жизни с отвращением.

      Сколько раз он уже вел эту беседу, сколько раз смотрел на пустую надежду в глазах молодого разведчика. Всех их окутывал страх…

      – Нам остается неделя, так? Исследовательская группа. Она будет здесь через неделю?

      – Может больше, – ответил Ламмерт, – …Ты сам видишь, какая здесь погода. Наша сигнальная башня не выдержала холода. А теперь представь себе десятки огромных машин, с дорогой техникой, с хрупкими фильтрами для проб, и толпу трясущихся за эти приборы инженеров.

      Ламмерт указал пальцем на слепящее окно, в котором белая и немая пустошь заглядывала им в глаза. Безликий и холодный труп озера. Сейчас там тихо, но Руди хорошо понимал, о чем говорит командир.

      Стихия, опустошающая разум вместе с его последним пристанищем. Она накрывает пустыню в те ужасные дни, когда разведчики и начинают терять сон, когда они находятся в глубоком отчаянии, или уже не выносят тишины, потому что в этой тишине их разум рождает безумие. «Mors Ontologica». Боясь остаться наедине с самим собой, они цепляются за радиопередатчик, в котором в такие дни обычно звучит «Немного естественного освещения не помешает. Сегодня днем облачно…»

      – Не сомневайся, они не будут торопиться, если дело касается их техники. А пока ты встанешь на полувахту смотрителем, – говорил Ламмерт, прерываясь на кашель.

      – Торбен?

      Первый разведчик приподнялся и расстегнул пальто, он оставался в нем все это время. Еще прокашлявшись, Ламмерт продолжил:

      – Торбен в разведке.