Дочь пекаря. Сара Маккой

мистер Адамс вновь подробно описал, как выполнял приказ атаковать деревушку и «зачистить» всех вьетконговцев. На вопрос о том, как он себя чувствовал, убивая гражданское население, женщин, детей и стариков, мистер Адамс ответил: «Нам говорили, что мы должны их прикончить. Мы выполняли приказ. Я старался быть хорошим солдатом. Я не хотел там быть. Я хотел быть дома со своей семьей». На вопрос о том, было ли ему приказано насиловать женщин, мистер Адамс отреагировал бурей эмоций и неуравновешенным поведением, затем попросил ввести ему анксиолитик внутримышечно. Сессия закончилась раньше времени. Я назначил ему лоразепам и запланировал дополнительную консультацию на вторник, 5 марта.

      Реба вставила страничку обратно. Хотелось повернуть время вспять, поднять листок с пола не читая. Реба не желала знать секретов отца. Ей хватало и собственных грустных воспоминаний. Она упрятала папки подальше в коробку и заклеила крест-накрест липкой лентой, понадеявшись, что запечатала прошлое и похоронила папиного волка навсегда.

      Но в тот Валентинов день, одна в комнате, Реба услышала одинокий, унылый волчий вой, от которого ее пробрала дрожь, и кинулась в магазинчик кампуса, где все было залито светом, купила пинту молока и самую большую коробку вишен в шоколаде.

      – Вот ему повезло, – заметил студент-кассир.

      Реба кивнула и улыбнулась:

      – Ага.

      Кассир вообразил, будто ей есть с кем поделиться, думала она дома, поедая вишни ряд за рядом. Молоко выпила прямо из упаковки. Сладкое, как всякий запретный плод.

      Потом, когда остатки молока на упаковке начали киснуть в мусорном ведре, Саша спросила, что это за запах.

      – Соевое молоко, – ответила Реба. – Наверное, бобы некачественные.

      Саша взглянула на нее и пожала плечами:

      – Я тоже однажды купила плохие. В следующий раз бери органические. Они всегда хорошего качества.

      Вот так все и началось. Поначалу незаметно. Но прошло десять с лишним лет, а Реба продолжала врать. Ложь уже не помещалась в упаковку молока. Вранье прорастало, как плесень, там и сям и портило весь урожай.

      Выдумать себе новую жизнь – простой способ стать другой, казалось Ребе. Забыть семью и детство: отца, то истерически взбалмошного, то унылого; запах виски у него изо рта во время вечерних молитв; и как она пряталась в чулане, уткнувшись в кружева на подолах воскресных платьев; и как папа лежал распростертый на полу с веревкой на побагровевшей шее; и вопль сирены, и мамины слезы, и злость над его могилой, потому что он выбрал легкий путь, оставил их одних; и угрызения за эту злость.

      Она не хотела быть той Ребой. Стоит только выдумать другую историю, и ее семья станет идеальной, такой, какую мама всем показывала. Отец – герой Вьетнама, а не измученный страхом человек, что надевал улыбку, как цветной галстук, пока его не удушила петля.

      Реба не понимала смысла маминых уверток. Если б мама честно призналась дочерям, что папа болен, может быть,