Человек как iPhone. Оганес Григорьевич Мартиросян

ть в него свои жала и выпить. Оставить пустым и мертвым. И устремиться дальше. К звездным своим мирам.

      1. Возлежать до последнего

      Курт вскочил, посмотрел на часы, показывающие восемь часов утра, отметил свой день рождения, встретил и проводил друзей, надел штаны, выпил бутылку виски, ополоснул лицо, послал всех куда подальше, почистил небрежно зубы, покатился кубарем с лестницы, когда закурил сигарету, вытер полотенцем лицо, то есть очнулся в больнице с капельницей в руке.

      – Да просто всё бред, сейчас я вколю героин и окунусь в приятельственное небо, запрещенное, так как наркотик. Сломаю об горизонт пару песен. Ведь мои композиции служат народу, великому ассирийскому восстанию, названному землей, раз мои тексты не имеют значения, потому что они – блевотина, я исторгаю их из себя после пятой бутылки водки, но музыка – она будет вечной, скользкой, жесткой, витой. Я никому ее не отдам. Я куплю самолет, полечу на восток, в самой высокой и опасной точке возьму парашют и спущу ящики с мелодиями вниз. Они медленно заскользят, спускаясь и оживая навечно. Никому ничего теперь. Пусть попробует теперь Бак из седьмого Б мне врезать, явиться в мой сон, сделать меня школяром и измываться надо мной. Нет, этого не будет. Никогда. Лучше сдохнуть, лучше стебли растений грызть. Но я заболтался, пора ставить чай, пора бить по стеклам, пора кидать лимон в чашку и пора ломать целый мир.

      Начал бренчать на гитаре, перебирая аккорды, но не сдержался и врубил на полную мощь извержение вулкана, сход лавины, рычание льва, землетрясение, рев турбин и оргазм.

      "Если так будет вечно, то я расшатаюсь, как зуб, и улечу на Уран, чтобы превратиться в ядерный взрыв, планету, опоясанную безумием и исторгающую его из себя. Но так нельзя, сейчас не до этого, скоро придет Кортни, надо встретить ее, немного убраться, чуть-чуть подмести углы и выгнать из них пауков. Они совсем обнаглели уже: когда я ухожу из квартиры, они пожирают мою тень, делающую зарядку и слушающую музыку из раковины, ванны и унитаза".

      Начал пить чай, заедая сахарным имбирем, через пять минут забыл о выпитом, снова плеснул кипятка в стакан и кинул туда пакетик Акбара, присел, развалился на ноги, яйца, член, прямую кишку, печень, почки, легкие, сердце, руки и прочее, исключающее голову, светящуюся на потолке, собрался, сделал глоток, взял в руки айфон, позвонил Кортни, заговорил.

      – Кортни, когда придешь?

      – Через час у тебя.

      – Вельветовые штаны на тебе?

      – Да, только въелись в кожу. Я – кожаная. Я – вся.

      – Огромная, кирпичная, керамзитовая женщина.

      – Догоревший бычок на устах.

      – Капитальное солнце.

      – Хорошо. Я иду.

      Телефон показал погоду, львиную и немного гиеновую, пахнущую окороком и костром. Курт сполоснул стакан, хоть и желал оставить его таким, ночным, африканским, звездным. Иначе ничего бы не вышло, он не смог бы обложить труп Пастернака данью, не сумел бы прочитать и стиха.

      "Конечно, книги – это трупы, только они, не иное. Мумии из гробниц. Но если книга выходит при жизни, то тогда берегись, бойся, Курт, сборника своих стихов, ведь ты будешь спать, а мертвец, то есть ты сам, лежать рядом. Хорошо ли читать свой труп? Если надавить на него, то из его недр брызнет желтый жир и посыпятся черви. Они поползут по полу, как лучи от взошедшего солнца. Освещая и грея".

      Выглянул из окна, машины, машины, машины, а также люди, наполовину авто и наполовину ноги и пах. Еще деревья, которые не шатались от ветра, а просто писали в прозрачном небе.

      – Земля их ведет. Творит. Творчество – божий шум.

      Вознесся и скатился кубарем со своей головы, чуть не разбился, но удачно приземлился на пол, открыл окно, чтобы проветрить комнату, и расписался в своем бессилии перед тыквами, дынями и арбузами, штурмующими его крепость по имени Продавец.

      – Пустое, куда приятнее, чем онанировать, плескаться в пруду, купаться, ловить в нем рыбу и жарить ее на костре, выжимающем солнце в себя, как лимон, и отбрасывающем его в сторону, чтобы пацаны набили его травой и гоняли в футбол. Конечно, так и надо, если солнце рожает лимоны, то их надо убивать, а то вырастут миллионы солнц и будут биться друг с другом, кусать, грызть и есть, живьем, отправляя куски солнечной плоти себе в желудки. А те будут вопить: есть или должны быть деревья, на которых произрастают солнца, созревают, ждут ветра, но не падают, а улетают в небо.

      Раздался звонок, Курт открыл дверь и обнял Кортни, прижал ее к себе на секунду, длящуюся века. Отметил небольшое старение вокруг глаз своей девушки, небольшие остатки волнения и космоса на ее лице. Ничего не сказал, но захотел лизнуть ее щеку, чтобы ощутить вкус вселенной, танцующей тверк и твист.

      – Ты меня ждал?

      – Если вторую и третью секунду после пробуждения, то да. Если первую и четвертую, нет.

      – Как хорошо, у меня как раз начались месячные, лопнула на кухне труба, сократилось дыхание и угнали осла.

      – Как это сократилось дыхание?

      – Ну само ушло от меня, почувствовав себя лишним.

      – Так бывает. Конечно. Будешь