Земля пела свои песни. Анастасия Александровна Бауэр

вызвавшими эту ярость. Деньги, деньги, деньги – все понимая, но не принимая подлой жестокости в отношении себя, Хромцов рассудил с обычной быстротой и решительностью. Министр? Был министром. Борисов Андрей Львович, старый сучий потрох. Как он пытался и смог в итоге упросить его о разговоре в домашней обстановке дабы им не помешали журналисты. Теперь он этого Борисова в порошок сотрет. Его и всех кто им восхищается. Поломает им быт. Пытаясь сбежать от тяжких мыслей и уверяя себя, что всего-навсего отвлекается от проблем, Хромцов уткнулся носом в светлые волосы перед собой и обессилено угнездился в неожиданном уюте убежища, обретенного им в тот момент, когда перед ним маячил ужасный своей неизвестностью и жестокостью вечер. Он легонько потерся носом о висок, даже легонько провел губами по волосам вверх к ушку, несколько обеспокоенный кротостью позы девушки. Но приказал себе прекратить то, что начал и безотлагательно, когда Полина на него огрызнулась, переживая то ли приступ восторга, то ли паники, он не понял.

      Полина передернула плечами, при этом сильнее пританцовывая по педалям – лишь бы больше не смотреть в направлении тихой зеленой улочки с домами, так похожими на замки. В особенности на один дом, что виднелся выше по конопатому хребту, всему в хламе из мать-и-мачехи. Взбивая клубы песчаной пыли, она чистосердечно признала вину за наличие чужака в гараже перед родственниками, ни о чем не подозревавшими, которые прямо сейчас мирно себе обедали уткой и пирожками и иногда вспоминали про нее. Только вспомнят всерьез – и уничтожена.

      – В гараж никто не придет, – сказала она. – Если придут, прячьтесь за лодкой. От голода не умрете. Сказала и все; глубокий вздох, спокойствие, блеск надежды на то, что так и будет.

      – Очень по матерински. Ты заботлива как тысяча матерей, – прошептал Хромцов.

      – Ага, щас, – сказала она и на всякий случай ткнула его локтем в бок, чтобы больше не лез.

      Заскользила сквозь желтизну пляжа…

      Полина не заметила взгляда, которым мужчина сопроводил один дом, вслед за ней глянув в направлении тихой зеленой улочки. И хорошо. Иначе она обязательно бы содрогнулась при виде потемневшего от неукротимого гнева лица. Перестала орудовать рулем непринужденно быстро, скорее всего выпустив этот руль из рук, чем обеспечила бы встречу велосипеда и встречного тополя, упрямо на них надвигавшегося в место того чтобы убегать вспять.

      По въезду на задворки пляжа, молча и быстро, практически не глядя друг на друга, они изобразили двух пляжных нытиков. Ленивых, нерасторопных во всем том, что касается мозговых усилий, недоумевающих где бы бросить надувной матрас, лишь бы только не подвергнуться окрикам детворы, туда-сюда гонявшей мячик по песку. Отчего нельзя? Можно. Мужчина пришел на пляж в странно мокром пиджаке как из фильма ужасов. Но он с девушкой, которая умеет разговаривать платьем. И мысленно выругав себя за слишком приметный переезд от леса до гаражей, эта девушка заявила своим платьем «Кыш, кыш». Принужденная ему, Хромцову, объяснять,