Жутко громко и запредельно близко. Джонатан Сафран Фоер

читала газеты и журналы. Хотела выучить идиомы. Хотела стать настоящей американкой. Перемывать кости. Выпускать пар. Без пяти минут в яблочко. Всплывать в памяти. Наверное, я звучала нелепо. А хотелось звучать естественно. Я махнула на это рукой.

      Я его не видела с тех пор, как все потеряла. Я о нем не вспоминала. Он дружил с моей старшей сестрой Анной. Однажды я случайно увидела, как они целуются в поле за сараем на задворках нашего дома. Я так возбудилась. Показалось, что это я с ним целуюсь. Я еще никогда не целовалась. Но возбудилась больше, чем если бы целовалась сама. Дом у нас был небольшой. Мы с Анной спали в одной постели. Ночью я ей обо всем рассказала. Она взяла с меня слово никому об этом не говорить. Я обещала.

      Она сказала: Почему я должна тебе верить?

      Я хотела сказать: Потому что это перестанет быть только моим, если я кому-нибудь расскажу. Я сказала: Потому что я твоя сестра.

      Спасибо.

      Можно я буду смотреть, как вы целуетесь?

      Можно ты будешь смотреть, как мы целуемся?

      Ты мне заранее говори, где вы собираетесь целоваться, а я буду там прятаться и смотреть. Ее смех удержал бы в небе целую стаю птиц. Так она сказала мне да.

      Иногда это происходило в поле за сараем на задворках нашего дома. Иногда за каменной оградой во дворе школы. Всегда за чем-нибудь. Я гадала, сказала ли она ему. Я гадала, чувствует ли она, как я на них смотрю, возбуждает ли ее это.

      Почему я напросилась смотреть? Почему она согласилась?

      Я и к нему обращалась, когда пыталась разузнать про осужденного на принудительные работы. Я ко всем обращалась.

      Прелестной младшей сестричке Анны:

      Вот письмо, о котором ты просила. Во мне почти два метра роста. У меня карие глаза. Многие считают, что у меня громадные руки. Я хочу быть скульптором и хочу жениться на твоей сестре. Других желаний у меня нет. Я могу написать еще, но это самое важное.

Твой друг Томас

      Через семь лет я вошла в булочную – а там он. У его ног лежали собаки, а сбоку стояла клетка с какой-то птицей. Эти семь лет были не как семь лет. Но и не как семьсот лет. Их протяженность не измерить годами, как океаном не объяснить путь, который мы проделали, как всех мертвых не сосчитать. Мне захотелось убежать от него и захотелось подойти к нему. Я подошла.

      Ты Томас? – спросила я.

      Он покачал головой – нет.

      Томас, – сказала я. Я уверена.

      Он покачал головой – нет.

      Из Дрездена.

      Он показал мне правую ладонь с татуировкой НЕТ.

      Я тебя помню. Я подсматривала, как ты целуешься с моей сестрой.

      Он достал маленькую книжицу и написал: Я не говорю. Прости.

      Я расплакалась. Он утер мне слезы. Но так и не признал, что он – это он. Никогда не признал.

      Мы провели вместе вечер. Все время хотелось к нему прикоснуться. Я так давно его не видела, и он пробудил во мне такую жалость. Семь лет назад он был великаном, а теперь казался маленьким. Я хотела отдать ему деньги, которые мне дали в агентстве. Я не спешила