Четыре друга эпохи. Мемуары на фоне столетия. Отсутствует

по рюмке. Мне врачи разрешают по рюмке водки в день.

      – А можно глобальный вопрос, Юрий Петрович? Вам удалось понять смысл жизни?

      – Да не найдете вы его. Ведь жизнь дана не вами, и вы сами не знаете, кто вы.

      – И как жить?

      – Свое дело делать и иногда проявлять толерантность. Это не лучшее свойство, но мир так устроен, что надо уметь маневрировать, дабы избежать удара кулаком. Но если уж бьют – надо уметь отвечать.

      Жизнь – штука сложная. В муках человек рождается и почитает за счастье, если удается спокойно отойти в мир иной. Для меня, старика, главное на сегодня – не продержаться в театре в должности худрука. Я сам уйду, если почувствую, что не контролирую и не врубаюсь в ситуацию. Главное для меня – не быть в тягость.

      Мое главное разочарование в жизни? Хороший вопрос… Люди, которых я близко знал и которые обо мне незаслуженно плохо говорили. И самое ужасное, что при этом они на меня смотрели невинными глазами. Таких я называю: «продукт с клеймом „совок”». Он злобен, агрессивен, и ему все как с гуся вода. Все божья роса.

      – Однако вы все это спокойно переживаете. Или нет?

      – Могу матюгнуться, но так, про себя. При дамах и при сыне стараюсь не выражаться.

      Надо брать пример с крокодила! У моего друга академика Пети Капицы в кабинете его чучело. Знаете, как ведет себя крокодил? Всегда смотрит только вперед, а врагов отбивает хвостом. По-моему, мудро.

      – Высоцкий действительно бросил в зал кинжал на репетиции «Гамлета»?

      – Я этого не помню. У нас с ним были хорошие отношения. Он никогда бы не посмел меня ударить. Он мог кричать, когда я насильно вез его в больницу. Родители-то его не помогали. И я понял, что надо Володю спасать. Посадил его в машину и повез. А он был в состоянии, извините, глубокого опьянения. Отбивался ногами.

      – А так получился бы еще один круг судьбы – ваша шпага во время репетиции, когда вы сами были актером, отлетела в кресло Пастернака, а шпага Высоцкого – в ваше.

      – У меня нечаянно получилось, что конец шпаги отлетел. У меня в театре такого бы никогда не было. Я почему из Вахтанговского-то ушел? Потому что мне театр с этим постоянными боями не нравился. Кстати, спектакль «Добрый человек из Сезуана», который я поставил со своими студентами, рубила не советская власть, а преподаватели с кафедры в училище. Свои же. Но все решила пресса. В «Правде» Константин Симонов написал, какой это хороший спектакль и неплохо было бы его сохранить. И мне неожиданно дали этот театр. Рядом с тюрягой. На Таганке же тюрьма была. И я выплачивал государству долг, который числился за этим захиревшим театром, – 70 тысяч рублей. Играли по 500 спектаклей в год!

      – Высоцкий бы себя сегодня нашел?

      – А почему нет? Он же намного сильнее и выше теперешних актеров. Не хочу сказать, что он классик… Но – поэт.

      Володя умным был. Очень любознательный и чувствительный. Ощущал, что происходит в стране. Как губка впитывал в себя все, что не знал. Как радар все слышал. У него же очень богатый словарный