Хорошие деньги. Александр Сергеевич Донских

часто и нервно ошибаясь, путаясь пуговицами, спешно застёгивала на Василии пальто, он буркнул:

      – Не пойду в детсад.

      – Что за выдумки, Вася?

      – Не пойду, не пойду, не пойду! – вырвался он из рук матери. – Там гадко! Там одни дураки!..

      – Прекрати! – Мать хлестнула сына по голове, встряхнула за воротник. – И без тебя хватает нервотрёпки. Молчи! Одевайся живо!

      Василий не ожидал, что мать ударит; раньше она никогда не наказывала его, а жалела, оберегала всячески, единственно рядом с ней он чувствовал себя совершенно защищённым. Больно было лишь только потому, что самый родной, любимый человек не захотел понять и посочувствовать.

      С непокорливой неохотой, нарочно отставая, Василий брёл за матерью, и молчали оба всю дорогу, будто чужие друг другу.

      Однако на прощание мать присела перед ним на корточки, обняла его:

      – Прости меня, маленький мой: твоей маме страшно тяжело. Прости!

      Сын зажимисто, скупо покачнул головой – то ли да, то ли нет, и в полвзгляда не посмотрел на мать.

      3

      С ребятами в детском саду Василий так и не сдружился, но потянулся к Александре, или Саше. Она была, как и он, одиночкой. Вечно бледная, застенчивая, нелюдимая девочка.

      Петя как-то раз придумал игру: он – царь на троне, его друзья – придворные, бояре, толпящиеся возле него, а остальные, в том числе Василий и Саша, объявил Петя, – слуги. Все подчинились, даже Василий промолчал, очевидно, уже равнодушно принимая своё бессилие перед толпой; одна лишь Саша, тихонечко, но всё же твёрдо, возразила:

      – Я не буду служанкой.

      – А кем же, царицей, что ли? – вкось и брезгливо усмехнулся величавый Петя.

      Дети заискивающе захохотали. Василию стало обидно за Сашу, и он крикнул:

      – Я тоже не буду слугой: пусть другие тебе прислуживают!

      Петя что-то шепнул одному своему дружку и, посмеиваясь, развалко надвинулся на Василия. Придётся драться! – сжал непримиримый Василий кулаки.

      – Ты сейчас же будешь валяться в моих ногах: я одним мизинцем тебя уложу, холоп, – возвестил Петя.

      – Нет, никогда!

      Он толкнул Василия в грудь, не кулаком, а всего лишь пальцем, даже, кажется, именно мизинцем. Но Василий вдруг стал размахивать руками и повалился затылком на пол: оказалось, под его ногами сзади прилёг дружок Пети. Все засмеялись, а кто-то, наверное, выслуживаясь перед Петей, подпнул ногой незадачливую жертву. Василий дикой кошкой подпрыгнул и бросился на мальчишек с кулаками. Одному двинул, другому. Но и ему досталось изрядно – отхлёстывали и пинали его со всех сторон. Вмешалась воспитательница, всех драчунов за ухо, за шкирку растащила по углам, а Василия отругала больше всех, назвала негодяем и забиякой. Он вырывался и кусался, хрипел и рычал. Бедная воспитательница, вся неуклюжисто полнотелая, громоздкая, как шкаф, взопрев и всклочившись, в невероятных усилиях и ухищрениях заволокла отчаянного бунтаря в тёмную, сырую кладовую, где хранились списанные матрацы и подушки, с треском задвинула на двери щеколду.

      – Остынь,