Последние дни Помпей. Пелэм, или Приключения джентльмена. Эдвард Джордж Бульвер-Литтон

медленно, а потом зазвучала все быстрее и быстрее.

      – Повар, конечно, из Сицилии? – спросил Панса.

      – Да, из Сиракуз.

      – Не хочешь ли поставить его на кон? – предложил Клодий. – Сыграем между двумя переменами блюд.

      – Что ж, лучше кости, чем травля дикими зверями, но я не буду играть на моего сицилийца, что можешь ты поставить против него?

      – Мою Филлиду, красавицу танцовщицу!

      – Я не покупаю женщин, – сказал грек, небрежно поправляя венок.

      Музыканты, сидевшие в атрии, закончили аккомпанемент к разрезанию козленка; теперь мелодия зазвучала тише, веселей и в то же время осмысленней, и музыканты запели оду Горация, которая начинается словами «Персов роскошь мне ненавистна», столь трудную для перевода; она считалась подходящей для пира, который, хоть и кажется нам теперь таким изысканным, был довольно скромным для того времени, когда так любили пышность и великолепие. Ведь это был пир в частном доме, а не при дворе; правда, у благородного мужа, но не у императора или сенатора.

      – Эх, старик Гораций! – сказал Саллюстий с сожалением. – Он неплохо воспевал пиры и женщин, но ему далеко до наших нынешних поэтов.

      – Например, до бессмертного Фульвия, – сказал Клодий.

      – Да, до бессмертного Фульвия, – подхватила его «тень».

      – А Спурена, а Гай Мутий, который пишет по три поэмы в год, разве способны были на это Гораций или же Вергилий? – сказал Лепид. – Все старые поэты делали одну ошибку: брали за образец скульптуру, а не живопись. Простота и невозмутимость – вот к чему они стремились. Но мы, нынешние люди, полны огня, страсти, энергии. Мы не знаем покоя, мы хотим быть подобными краскам живописи, ее стремительности, ее движению. О бессмертный Фульвий!

      – Между прочим, – сказал Саллюстий, – вы читали новую оду Спурены в честь Исиды? Она великолепна, в ней столько истового благочестия!

      – Мне кажется, Исида – самое почитаемое божество в Помпеях, – сказал Главк.

      – Да, – отозвался Панса. – Перед ней сейчас все преклоняются, ее статуя изрекает самые поразительные оракулы. Я не суеверен, но должен сознаться, что она не раз серьезно помогала мне своими советами. И жрецы ее так благочестивы! Не то что великолепные и гордые жрецы Юпитера и Фортуны[54]! Они ходят босиком, не едят мяса и почти всю ночь молятся в уединении!

      – Жрецы Исиды действительно пример для всех! Увы, в храме Юпитера многое нужно изменить, – сказал Лепид, который готов был изменить все, кроме самого себя.

      – Говорят, египтянин Арбак посвятил жрецов Исиды в какие-то глубокие таинства, – сказал Саллюстий. – Он кичливо объявил себя потомком Рамсесов и утверждает, что в его роду с незапамятных времен сохраняются священные и сокровенные знания.

      – Без сомнения, у него дурной глаз, – сказал Клодий. – Стоит мне взглянуть на этот лик Медузы[55], не произнеся заклинания, и я непременно лишаюсь любимой лошади или же в кости мне пять раз к ряду выпадают «псы»[56].

      – Вот

54

Форту́на – римская богиня удачи и счастливого случая.

55

Меду́за – чудовище, взгляд которого всех обращает в камень. Ее изображали в виде женщины с грозным ужасным лицом и змеями вместо волос.

56

«Пес» – самый неудачный бросок при игре в кости: каждая из четырех костей падает вверх единицею.