Катаклизм внутри, Катаклизм снаружи. Ташендаль

угрожающе защёлкали, подняли вверх смертоносные конечности и устремились в атаку.

      Итогов битвы я не видел. Глупо было не воспользоваться возможностью уйти от преследования, поэтому мы, что есть прыти, побежали прочь, сопровождаемые затихающими вдали очередями и криками.

      – Эй, Селезень, не зевай, – легонько ударив меня по каске, мимо проходит младший сержант Штыков.

      Командира отделения ему дали всего пару дней назад, а ведёт себя, словно родился с лычками. Хотя, свой призыв не напрягает, правильный парень, что нельзя сказать о некоторых других, резко возомнивших себя тактиками космического уровня. Взять хотя бы Прокофьева из третьего взвода, мало того, что салаг парит, так ещё и норовит товарищей загрузить по самые помидоры. Мы все равны, бла, бла, бла, перед лицом нависшей угрозы, бла, бла, бла… Одно дело картошку чистить, а другое – доверять спину необстрелянному дурачку, которому лишь бы комиссоваться побыстрей, да к мамке под одеялко вернуться…

      Отбросив в сторону сигарету, заначенную ещё с обеда, поправляю на плече автоматный ремень и оглядываюсь. Толстые, обугленные напалмом деревья частоколом торчат из мёртвой земли, словно сгоревшие спички из спины пластилинового ёжика. Редкие ветки, чудом оставшиеся на стволах, тянут переломанные пальцы куда-то высоко-высоко ввысь, видимо, призывая богов спасти умирающую рощу, но спасать уже некого: кто развеялся по ветру невесомыми угольками, а кто, обделённый ударом милосердия⁶⁰, остался ждать нового обстрела.

      – Идём, – как-то чересчур спокойно говорит подошедший Пинчук. – Надо вернуться до заката.

      Я киваю и отправляюсь следом за Штыковым, осторожно крадущимся метрах в пяти. Спина сержанта, защищённая камуфляжным бронежилетом, то исчезает, то появляется вновь, пропадая среди потрескавшихся чёрных стволов. Я представляю, что в один прекрасный момент Штыков попросту исчезнет. Зайдёт за дерево и растворится в витающем вокруг слабом запахе дыма. Поблёскивающий круглыми линзами очков Пинчук, замыкающий тройку, нагнётся завязать шнурок и пропадёт вслед за младшим сержантом. Оставшись в одиночестве, я замру на месте… Страх одиночества в Городе – вещь знакомая, привычная… Одиночество в Городе – верная смерть. В лучшем случае. Страшно позвать невесть куда запропастившихся товарищей – не дай бог привлечёшь внимание того, кто посодействовал им в этом. Страшно двинуться с точки – вдруг исчезнувшие угодили в какие-то ловушки? Страшно даже поднять ствол автомата на уровень глаз и выцелить мелькающую среди деревьев тень – вдруг это один из своих, вдруг надо стрелять не в него, а в то, что гонится следом? Страшно стоять на месте и бездействовать, в один прекрасный момент превратившись в часть Города и навсегда оставшись его исковерканной марионеткой… Страшно…

      Пот выступает на лбу, когда Штыков пропадает за очередным стволом мёртвого дерева. Вот сейчас, сейчас это произойдёт!.. Но опасения оборачиваются паранойей, и сержант, вновь оказавшись в поле зрения, оглядывается и бесшабашно