Катаклизм внутри, Катаклизм снаружи. Ташендаль

Можешь кого угодно пытаться обмануть, Город, но не меня. Степанченко сейчас лежит глубоко в снегу. Я касался его шеи без малейшего намёка на пульс, видел промороженные насквозь глаза. Он мёртв, так что иди водить за нос кого-нибудь ещё… Но в мыслях всё равно блуждала фраза: «А что если…»

      А что если он жив? Что если тело в снегу было иллюзией?..

      – А-а-ан… Усть всё будет не напра-а-асно…

      Во тьме вспыхивает прожектор, яркий луч выхватывает меня из тьмы. На глазах моментально наворачиваются слёзы, я вскидываю руки к лицу, пытаясь спрятаться от ослепительного света. До слуха доносится лязганье затвора и негромкие переговоры караульных.

      Нет, нет, чёрт тебя побрал, я не умру здесь! Я не один из них, я человек!

      – Не стреляйте! Пожалуйста! – пытаюсь закричать я, но губы произносят совсем иные слова. – Пусть всё будет не напрасно…

      Свет пропадает, а затем вспыхивает вновь, но теперь это уже не прожектор. На месте караульной вышки стоит девушка, чьи светлые волосы хаотично развеваются на ветру. Белозубая улыбка видна даже с такой дистанции.

      Рот польской журналистки широко раскрывается. Так широко, что челюсть должна выйти из суставов. Из разинутой пасти девушки доносится голос лейтенанта Протасова, прерываемый радиопомехами:

      – Стоя-я-ять! К бою!

      Я встряхнул головой, отгоняя наваждение, но фигура во тьме осталась на месте, хотя теперь это была не журналистка, а погибший сержант.

      – Убирайся отсюда, тварь! – наплевав на осторожность, я встал в полный рост и швырнул в нечёткий силуэт горящей палкой.

      Противоестественно вспыхнув, деревяшка унеслась вниз и упала прямиком у ног существа. Увиденного в её свете оказалось достаточно. Даже если это и Степанченко, то выходить к нему себе дороже.

      То, что я принял за человеческий силуэт, оказалось светло-розовым куском плоти, вертикально торчащим из снега и раскачивающимся из стороны в сторону, видимо, для придания схожести с человеком… Чёрт, да ведь это язык! Шершавый розоватый язык, имеющий форму тела! Догадка тотчас нашла подтверждение. До слуха долетело недовольное «кха-а-а-а», а затем сгусток плоти исчез под снегом, но лишь для того, чтобы явить на свет факела своего обладателя.

      Из сугроба появилась массивная круглая голова, разделённая пополам широкой полоской рта. В отблесках огня загорелись заплывшие бельмами зелёные глаза. Затем из толщи снега выползло всё тело. Шестиметровая белоснежная туша поблёскивала жиром и напоминала толстую гофрированную трубу. Чудовище сгребло кротовьими лапами-ковшами снег и аккуратно засыпало лежащий перед ним факел. Вновь воцарилась белая мгла, но тварь не спешила прятаться.

      – Ива-а-ан… – словно пробуя это слово на вкус, тварь высунуло огромный широкий язык и провело им по телу, доставая чуть ли не до середины туловища. – Иванаива-а-а…

      Монстр, проворно двигая головой, ввинтился в снежный наст и целиком исчез под ним, не оставив после даже подобия ямы.

      Я кубарем скатился по лестнице,