Эгле: Демон в наследство. Регина Птица

мне не из чего выбирать. От затылка до кончиков когтей завишу от неё.

      Последняя присказка, промелькнув в голове, наводит меня на мысль.

      О печатях жемчужниц толком ничего не известно, но если хозяйка моей печати мертва, не значит ли это, что и печать должна ослабеть?

      Осторожно пробую выпустить когти, но нет. Тело тут же пронзает боль, и я от неожиданности едва не сваливаюсь с коня.

      – Эй! – Жемчужница уже возле меня. Тонкая рука обхватывает меня поперёк спины, другая ладонь оказывается на животе. – Ты чего?

      – Ничего, – удаётся выдохнуть сквозь зубы. Выпрямляюсь в седле, но жемчужница продолжает меня держать.

      Особой силы в её руках нет. И как только она командовала отрядом мужчин?! Если, конечно, не врёт. Ни один кожнар не стал бы её слушаться.

      Госпожа думает о чём-то своём и продолжает «поддерживать меня». Только спустя минуту, наконец, убирает руки. А я-то уже начал привыкать… Невольно продолжаю смотреть на неё.

      У Эгле, как и у Аяны, в глазах перламутр. Зрачки зелёные, как морская вода.

      Воспоминание об Аяне портит удовольствие от прогулки, и я отвожу взгляд.

      Надо думать не о её глазах, а о том, как заставить её снять печать. Уговорами, угрозами, шантажом?

      Я пообещал, что не причиню ей вреда. Клятва связывает меня по рукам и ногам… Но я сам виноват: поддался страху – и вот результат.

      Эгле сворачивает на боковую аллею. Следую за ней. Молчание начинает угнетать – возвращаются мысли, которые мне совсем не нужны. Например, о том, как позволил проклятым жемчужницам завладеть собой.

      – Я не хотел тебя обидеть, – говорю я, просто чтобы развеять тишину.

      – Ты меня не обидел, – эхом отзывается жемчужница, но, кажется, мысли её где-то далеко.

      Ещё какое-то время мы молчим, а затем она первая продолжает разговор.

      – Тебе будет трудно меня понять. Я знаю, что ты ненавидишь Аяну и не испытываешь любви к тому миру, в котором мы живём. У тебя свой мир и свои привычки. Не для того, чтобы попрекнуть, но всё-таки спрошу: разве ваши воины не берут наших девушек в плен?

      Молчу. Конечно, берут, по самым разным причинам: кто-то из-за красоты, кто-то потому, что укротить жемчужницу – приятное дополнение к списку побед. Все без исключения жалеют о том, что сделали, и потому абсолютно честно говорю:

      – Я бы не взял.

      Эгле смотрит на меня и недоверчиво поднимает бровь.

      – Не из любви к твоему народу. Скорее, наоборот.

      К моему удивлению, Эгле отвечает заливистым смешком.

      – Тут нечего гордиться собой! – мрачно добавляю я.

      – Поговорим об этом как-нибудь потом, – обещает она. – Я просто имела в виду… что и твой народ, и мой – оба по-своему хороши. Всё зависит от того, с какой виверны смотреть.

      – И с какой смотришь ты?

      – Конечно же, с той, что это мой народ, а Аяна – моя сестра. И мне больно от того, что она умерла. Наверняка в мыслях ты проклинаешь её, но даже если бы она замучила до смерти десяток кожнаров, вряд ли я стала бы любить её меньше.

      Молчу, прежде чем ответить, и говорю:

      – Я