Это и есть наша жизнь. Андрей Андреевич Томилов

просиженный диван:

      – Завтра привезут, мамку-то. Боишься один-то ночевать? Ничего, свыкнешься.

      – Тёть Валь, а отчима точно не выпустят?

      – Как же, убивец ведь. Кто его выпустит?

      Притворила дверь.

        Я ещё прошёлся по комнате. Остановился напротив арапника. Он спокойно висел на своём гвозде, словно ничего и не случилось. Оглянувшись по сторонам, забрался на стул и медленно снял его со стены. Тяжёлый гад! По спине, по заднице, и ниже, покатилась нервная дрожь. На голове зашевелились волосы.

        Торопливо бросил этого врага под порог. Чуть посидел на диване, не сводя глаз с арапника. Потом достал из-под дивана старую, вонючую портянку, замотал в неё врага, и утащил, бегом,  на помойку. Закинул подальше.

      Стало чуть спокойнее.

          После похорон, я несколько дней валялся на диване, наслаждался свободой, обжирался остатками еды после поминок.

      В школу решил больше не ходить, – с семью классами тоже жить можно. А если уехать на север, то там и работа найдётся.

      Север! Только север!

         В комнату ввалились две незнакомые, важные тётки. У каждой в руках по тетрадке и карандашу. Ещё в комнату втиснулись участковый, и тётя Валя. Она стала пальцем показать на меня: вот он, вот! Голубчик!

       Все стали расхаживать по комнате, смотреть на голые стены, пялиться на потолок. Тётки что-то записывали. Я лихорадочно вспоминал, что натворил. Ничего не вспоминалось. Только та брошка, но она всегда была в коробочке, в тряпочке. Не похоже, чтобы она была ворованная.

      – Так. Значит, тринадцать лет?

      Тётка, что потолще, выпучила на меня какие-то пустые, бесцветные глаза, и я шарахнулся к стенке:

      – Мне уже скоро четырнадцать.

      – Знаем мы. Завтра, к девяти, чтобы был у участкового. Возьми самое необходимое, – всё равно на выброс. Там вас по стандарту оденут. Метрики не забудь.

      Я начал понимать что происходит. Испугался.

      – В детдом, что ли?

      – Ну, почему обязательно в детдом. Теперь эти заведения уже переименовывают. Будешь жить в приюте. Положено. И присмотрят за тобой и накормят.

      Все ушли. Тётя Валя, в дверях повернулась, и сильно, сильно погрозила мне пальцем. Совсем стало плохо. Ноги сделались чужими, и я повалился на диван, с торчащими пружинами.

      ***

        Утро следующего дня я встретил далеко за городом. Перед тем, как уйти из родного дома, я хотел подпалить его, но керосина не было, а от скомканной газеты диван не загорелся. Ладно, пусть пока живут.

        Я направлялся к железнодорожным тупикам, где в вагоны грузили толстые, длинные брёвна.

        Привозили эти брёвна огромные машины-лесовозы, и мы с пацанами решили, что возят их именно с севера. Потому и определился я, что на север надо ехать не на поезде, а на лесовозе.

      Почти весь день крутился  возле машин, возле шоферов, – выбирал. Уже поздно вечером перехватил одного, молодого и весёлого, попросил подвезти до посёлка. Он сам помог мне, спросив:

      – До