Посылка для капитана. Павел Сергеевич Гришин

на высокий берег, откуда удобнее всего, быстро и незаметно можно было добраться до схрона, где он и спланировал спрятать загадочный груз

      К рассвету работа была закончена.

      Женька вкатил тележку поглубже в лаз, катить до самого тайника уже не было сил, вернул на прежнее место замаскированный кусками дерна люк и пошел в дом. Бросил в стирку грязную, пропотевшую рубашку, наскоро умылся и упал на неразобранный диван. И лишь засыпая, вспомнил, что втаскивая ящик в тележку, забыл сунуть туда маску и ласты, которые остались лежать на берегу.

      Сознание снова вернулось.

      Словно вынырнув с глубины, Женька глубоко вздохнул. Сенная труха попала в нос, и он громко чихнул.

      Почти сразу же в дверном замке провернулся ключ, и кто-то тяжело протиснулся в комнату.

      Женька закрыл глаза, притворившись, будто до сих пор без сознания.

      Вошедший подошел совсем близко, было слышно его тяжелое дыхание.

      – Ну, давай, очухивайся скорей, у нас времени мало, – мужской голос был низким, прокуренным, и сиплым, обладателю такого голоса можно было дать и сорок лет, и шестьдесят, и даже больше, потому, что так могли говорить только очень хорошо тертые жизнью суровые мужики.

      Говоривший стоял у Женьки в головах, поэтому он не мог видеть его лица, да и темновато было.

      Но тут щелкнул выключатель, по глазам ударил свет, Женька зажмурился.

      Совсем рядом стукнули ножки стула, придвинутого к Женьке, а затем и сам стул застонал под тяжестью грузного тела.

      – Наручники снять?

      Коротко стриженый ежик седых до стиральной белизны волос, хрящеватый, неоднократно перебитый в драках нос, коротко прижатые уши, и маленькие, колючие глаза.

      А больше всего поражали густая сеть крупных морщин, изрезавших лицо вдоль и поперек, и цвет лица, словно раскаленная медь.

      – Ну, давай, руки то.

      Мужик быстро ткнул в тяжелые браслеты маленьким ключиком, и Женьке сразу стало легче, даже голову чуть отпустило.

      – А ты думал как? – словно почувствовав его облегчение, произнес незнакомец. – Я, милок, знаешь, сколько в этих браслетах отсидел? До костей стер.

      Сиплый отвернул рукава клетчатой байковой рубахи, и Женьку поразили не столько розовые полоски кожи вокруг запястьев, сколько обилие наколок не только на крепких, сухих кистях, но даже на пальцах.

      – Ты куда ящик то дел? Нашел ведь, а? Ну, признайся.

      Мужик пошарил в карманах меховой безрукавки, достал из портсигара туго набитую папироску, выдавил огонь зажигалки.

      А голове, действительно, стало легче, и тут Женька вспомнил, что когда после той удачной ночи он пришел рано утром на берег, то маски с ластами там уже не было.

      Из дачников, ныне заселяющих бывший рыбацкий поселок, сюда никто купаться не ходил, уж очень здесь каменисто, и волна бьет так, что не зайдешь, не выйдешь без синяков, а то и похуже чего с тобой море сделает. Волнами за ночь смыть маску с ластами тоже не могло, Женька их не на песок, как ему показалось, а на высокий