Забытый мир. Кристина Воронова

Павел пожал плечами и отпил немного. Поморщился и выпил сразу, будто горькое и мерзкое, но такое необходимое в данный момент лекарство. – Я училище только на днях бросил. Да там все разбежались, как крысы с тонущего корабля. И я их не обвиняю. Если бы я мог отрастить крылья, то вполне смирился бы с ролью летучей мыши, – криво усмехнулся он.

      – В армию собирался? – уточнил мужчина, потирая покрасневший и вспотевший от спирта лоб.

      – Возможно. Не помню уже. Да и что сейчас говорить? – скривился Павел – тоже от мерзкого вкуса или осознания куда более омерзительной реальности, сжимающей его, будто тиски в пыточной. – Лучшей выпьем за дружбу, любовь и мир во всём мире! За то, чего никогда не было, но во что почему-то все упорно верят. Как в царство небесное, – Павла сильно развезло. Его глаза уже сверкали жёлтым, не скрывая тайную суть. Впрочем, его собеседник, который пьянел каждую минуту, ничего не замечал.

      – Давай, – пьяно улыбнулся тот, явно напившись до такого свинского состояния, что вполне поддержал бы тост за Ленина, расстрел царской семьи и могучую красную армию.

      Они снова выпили, не чокаясь. Костёр подбирался к ними оранжевыми щупальцами, отливающими багряной кровью. Спирт сжигал внутренности, заставляя хоть ненадолго забыть об ужасе, творящемся вокруг. И постепенно накатывала сонливость, так как и тело, и душа расслаблялись.

      – Сколько же тебе лет, Павлик?

      – Семнадцать буквально позавчера стукнуло. А тебе?

      – Двадцать пять. Эх, ты ведь ещё мальчишка. Сейчас бы тебе в безопасном месте, за границей где-нибудь, сидеть и французский язык учить.

      – Да-да, – глухо и страшно рассмеялся юноша, щерясь, будто дикий зверь. Желтоватый оттенок радужки и кажущиеся острыми белоснежные зубы на миг создали эффект дикой твари. Впрочем, пьяный собеседник даже не обратил на эти метаморфозы внимание. – Прямо сейчас крылья отращу – и полечу! Сразу в Будапешт, к отцу. И выучу и французский, и английский, и немецкий языки. И философию, и ещё что-нибудь впридачу. Например, выучусь на повара. Потому что жрать все любят, а готовить почему-то никто не хочет.

      Они захихикали, переглядываясь, словно играющие мальчишки.

      Павел заворожённо уставился на пламя, внезапно задумавшись о том, что сейчас делают революционеры. Разжигают ли они костры в ночную пору? Любуются ли звёздами? Вспоминают ли о семье? Вспоминают ли о тех аристократах и интеллигентах, которых убили почём зря? Или оправдывают себя, воспользовавшись благородно представленным новым правительством оправданием, что они все – плохие? И их всех нужно быстренько уничтожить, иначе настанет нечто плохое? Думали ли так испанцы, уничтожающие инков? Инквизиторы, которые подвергали страшным пыткам самых обычных людей, чтобы унаследовать от "мерзких отродий тьмы" всё их состояние? Или в какой-то определённый момент с мозгами мужчин происходит нечто страшное, что превращает их не в диких зверей – те куда добросердечнее и культурнее – а в демонов из ада?

      Ему внезапно приснился собственный