Екатерина Ивановна. Леонид Андреев

которое втирается, терпит плевки, страдальчески хлопает глазками и, наконец, в одну из тех минут, когда женщина…

      Алексей. Это невыносимо слушать!

      Георгий Дмитриевич. Да? И ничтожество еще тем соблазнительно для женщины, Алеша, что с ним нет греха. Разве он человек? разве он мужчина? Так, подползло что-то в темноте, и… Потом его можно выгнать, потом все можно забыть… искренно забыть, как умеют забывать женщины, забыть даже до возмущения, если кто-нибудь осмелится напомнить. Как? Я? – с ним? Правда, иногда от ничтожеств родятся дети… У нас нет коньяку? – это вода, а не вино. Дай мне коньяку, скорее!

      Алексей молча ищет в буфете.

      Меня потягивает так, будто я смертельно хочу спать.

      Алексей (не оборачиваясь). Реакция.

      Георгий Дмитриевич. Уже? Нет, для реакции рано. Ну, что же?

      Алексей. Коньяку нет, Горя. Можно добыть, если хочешь, я пошлю Фомина.

      Георгий Дмитриевич. Нет, не надо. Ты заметил, что Екатерина Ивановна последнее время была неразлучна с этим господином?

      Алексей. Он и у тебя был на побегушках.

      Георгий Дмитриевич (смеется). Да, да! В том-то и ужас, Алеша, в том-то и ужас, что он очень услужлив и даже мил – даже мил. Он всегда под рукою, и еще то приятно, что над ним всегда можно посмеяться, поострить… Впрочем, я, кажется, сейчас не могу говорить.

      Алексей. Тебе нехорошо.

      Георгий Дмитриевич. Одним словом, она была с ним на свидании, у него в номерах. Она говорит, что ходила затем, чтобы дать ему по морде, и дала! Он, видишь ли, уже два года пристает к ней, умоляет, пишет письма…

      Алексей. Почему же она сама не написала ему? – или не сказала тебе?

      Георгий Дмитриевич. Да вот – почему? Потому, видишь ли, что она ему и писала и говорила, да он не верит.

      Алексей. По физиономии можно было и у нас в доме дать.

      Георгий Дмитриевич. Ты думаешь? Ну вот, а она пошла к нему для этого в номера и была там два часа… да, да, не удивляйся точности, два часа с минутами. Я был на улице.

      Алексей. Анонимка?

      Георгий Дмитриевич. Да. Коньяку нет?

      Алексей. Я уже сказал тебе, что нет… Я бы не пошел.

      Георгий Дмитриевич. Ты думаешь, я придал значение этому… визиту? Нет, ни малейшего, и поверь мне, Алеша, мне было смешно. Вот, думаю, посмешу ее. И все улыбался, все улыбался! (Смеется.) Ведь, ведь как хочешь, Алеша, шесть лет! Правда, в последний год я видел ее мало: я занятой человек, я общественный деятель, у меня шея трещит от работы!.. и не могу же я следить за каждым ее шагом…

      Алексей. Конечно.

      Георгий Дмитриевич. У меня своего дела много! Знал, что все хорошо, и дети здоровы, и… ну, да что! И вечером, уже вечером, с явным намерением спрашиваю ее, улыбаюсь, – идиот! – и спрашиваю: отчего… отчего у тебя такие томные глаза, Катя? – Разве? – Все улыбаюсь: где ты была сегодня утром? И…

      Алексей. Ну?

      Георгий Дмитриевич. Солгала. Я ничего не стал говорить ей, но, Алеша, что со мной было в тот вечер! Ко мне приклеилась эта подлая