Екатерина Ивановна. Леонид Андреев

Мимо!

      Вера Игнатьевна (плачет). Хоть бы о детях подумали. Двое детей ведь.

      Георгий Дмитриевич. Мама!

      Вера Игнатьевна. Что теперь будет? Член Думы, депутат, и так тобою все гордятся, и вдруг теперь под суд как какой-нибудь уличный…

      Алексей. Ничего не будет, мама, никто не узнает.

      Вера Игнатьевна. Как никто – а прислуга? Ты посмотри сейчас, что на кухне делается. Сюда-то боятся идти; Саша уж за дворником хотела бежать, да я ее не пустила: куда, говорю, дура, тебе это послышалось! Завтра же к отцу в деревню уеду, завтра же! Всегда я тебе говорила, Горя, что она плохая женщина…

      Георгий Дмитриевич. Молчите, мама, вы не смеете…

      Вера Игнатьевна. А стрелять лучше? Слушал бы, Горюшка, мать, так и стрелять не нужно было бы.

      Алексей. Ты ее не знаешь, мама. Молчи!

      Фомин (тихо). Стибелев, может быть, мне уйти?

      Алексей (громко). Да чего уж: раз попал в свидетели так сиди. Правда, посидите, Фомин, а то так все это… Хочешь вина, Горя?

      Георгий Дмитриевич. Нет.

      Алексей. Иди оденься, ты весь дрожишь. Дать пиджак? Я дам.

      Георгий Дмитриевич. Нет. Что она делает?

      Алексей. Сейчас узнаю.

      Георгий Дмитриевич. Пусть сейчас же уезжает. Сейчас же, слышишь?!

      Алексей. Да, да, я ей скажу. Да, думаю, она и теперь не останется. Вы тут посидите, я сейчас…

      Георгий Дмитриевич. Денег дай ей.

      Алексей. Какие еще деньги!

      Георгий Дмитриевич. Говорю – дай. И немедленно уезжала! Алексей!

      Алексей (оборачиваясь от двери). Да что?

      Георгий Дмитриевич. Чтобы немедленно уезжала.

      Алексей. Да уж! Сама не останется, я думаю… Хорошо, хорошо! (Уходит.)

      Вера Игнатьевна. Садитесь, молодой человек. Как ваша фамилия?

      Фомин. Фомин. Я товарищ вашего сына.

      Вера Игнатьевна. Вот как Бог привел познакомиться! Садитесь. Который же теперь час?

      Фомин. Без десяти минут час. Ваши отстают на пять минут.

      Вера Игнатьевна. Ох, Господи, вся еще ночь впереди, а я уж думала… Горюшка, надень что-нибудь, голубчик, тебе холодно.

      Георгий Дмитриевич (ходит по комнате). Нет!

      Вера Игнатьевна. Это ты разбил тарелку? Горюшка, сын ты мой несчастный, так как же мы теперь с тобой будем? (Плачет.)

      Георгий Дмитриевич. Не знаю, мама, как-нибудь проживем.

      Вера Игнатьевна. Ты ей детей не отдавай, Горя! Она их развратит.

      Георгий Дмитриевич. У меня нет детей. У меня ничего нет.

      Вера Игнатьевна. Как ничего? А Бог?

      Георгий Дмитриевич смеется, не отвечая.

      Стыдно так, Горя!

      Фомин (нерешительно). Может быть, я лишний? Да и пора мне.

      Георгий Дмитриевич. Оставайтесь. (Брезгливо и резко.) Как вы не поймете, коллега, что сейчас не может быть посторонних. Смешно и дико: только сейчас чуть не был убит человек, смерть еще стоит в углу, а он говорит: посторонний, лишний! Когда все спокойно, тогда он не лишний, а как только нужно, как только что-нибудь случилось… Нелепость