Екатерина Ивановна. Леонид Андреев

же это, Горя, а?

      Георгий Дмитриевич. Как видишь, Алеша.

      Алексей. Ты где револьвер взял? – я сперва подумал, что это ты моим воспользовался.

      Георгий Дмитриевич. Нет, третьего дня купил.

      Алексей. Так, купил. Значит, с заранее обдуманным намерением?

      Георгий Дмитриевич. Значит. Как это страшно, брат, когда среди ночи одевают детей, чтобы ехать, и дети плачут. Катечка в моей шубе… э, да не все ли равно теперь, Вот тебе и жизнь моя, Алексей, вот тебе и жизнь. Какая тоска!

      Алексей. Ты не сердись на меня, Горя, но… уверен ли ты, что… Конечно, если у тебя на руках факты, то… Но никак, никак не могу я себе представить, чтобы Екатерина Ивановна, Катя…

      Георгий Дмитриевич. А я мог? Но факты, брат, факты!

      Алексей (с недоверием). Конечно, если факты… Нет, нет, я ничего не говорю, я только удивляюсь. Ведь пять лет вы с нею жили…

      Георгий Дмитриевич. Почти шесть…

      Алексей. Почти шесть, – и ведь ничего же не было такого? И Катя… и ты сам же звал ее «не тронь меня», да и все мы… и просто, наконец, она не похожа на женщин, которые изменяют!

      Георгий Дмитриевич. Зови ее Екатерина Ивановна.

      Молчание.

      Что она там делает? – ты говоришь: с ума сошла.

      Алексей. Укладывалась, когда я пришел.

      Георгий Дмитриевич. Она очень… испугана?

      Алексей. Да, кажется. Может быть, тебе сейчас тяжело об этом говорить? – тогда давай о чем-нибудь другом.

      Георгий Дмитриевич. Давай о другом. Но какое все-таки счастье, что я не попал в нее! И неужели это могло быть, и пуля могла попасть в нее и убить. Убить? – странное слово. Да, я стрелял. Три раза, кажется? Да, три раза.

      Алексей. Ты в кабинете стекло в книжном шкафу разбил.

      Георгий Дмитриевич. А вторая пуля где?

      Алексей. Не видал.

      Георгий Дмитриевич. Надо поискать. Третья здесь… Алеша?

      Алексей. Ну?

      Георгий Дмитриевич. Тебе кажется это диким? О чем ты думаешь?

      Алексей. Да все о том, как ты плохо стреляешь. Послушай, Горя, если тебе не больно об этом говорить… я все никак, брат, не могу представить… Кто он, ну, этот самый?

      Молчание.

      Коромыслов, да?

      Георгий Дмитриевич. Почему Коромыслов? (Подозрительно.) Почему Коромыслов? У тебя есть какие-нибудь данные? Почему Коромыслов?

      Алексей. Постой, какие данные… я просто спрашиваю тебя.

      Георгий Дмитриевич. Но ты сказал: Коромыслов.

      Алексей. А, черт! Перебирал всех, кого знаю, ну и он самый интересный, художник, наконец, и вообще красивый человек. И Катя у него часто бывала, и вид у него такой, что он это может… ну, доволен? Вот мои основания.

      Георгий Дмитриевич. Нет, ты с ума сошел: Коромыслов! Павел – мой друг, настоящий, единственный, искренний друг и… Ментиков, да, да, не делай большие глаза, – Ментиков!

      Алексей. Постой, я не делаю глаза… Какой Ментиков? Аркадий Просперович, этот? Ментиков?

      Георгий Дмитриевич. Да что ты затвердил! Этот, ну да, этот, потому что другого нет и…