Гений подземки (сборник). Владимир Васильев

следопытам, что ко входу в подземелья никто давным-давно не приближался. Зато совсем недавно кто-то шастал по храму. Двое людей прошли к лестнице на чердак и поднялись, а еще двое дошли только до лестницы, а затем вернулись и ушли прочь. Первые двое, по словам следопытов, с чердака не спускались. Чердак же остается совершенно пустым, и на нем следов никаких нет. Такое впечатление, что эти двое поднимаются по лестнице и на самом верху растворяются в воздухе.

      Следопыты опознали в одной из цепочек следов отпечатки башмаков Фернандо Камараса.

      Я думал надо всем этим весь вечер. Лежа одетым поверх постели и уставившись на огонек светильника.

      Выходит, это вовсе не собаки. Выходит, стоило мне войти тогда в монастырский храм и я сам бы все это рассмотрел и распутал. Но что же меня не пустило? Предчувствие?

      Что за пугающая тайна прячется в этих древних стенах? Как она связана с книгой, зовущейся «Око бездны»? Что за странное, наконец, и зловещее название для философского трактата?

      Во что ты вмешался, Мануэль Мартин Веласкес, сын портнихи и горе-сыскарь? Дыхание каких сил коснулось тебя?

      Я снова и снова задавал себе этот вопрос и не заметил, как заснул. Во сне я видел книгу, она сама собой раскрывалась, но я никак не мог прочесть ни единого слова, буквы словно бы расплывались, а потом вдруг из глубины страницы отчетливо проступило чье-то молодое лицо, искаженное не то мукой, не то яростью, и я откуда-то знал, что это лицо поэта Габриэля Роберто Мартинеса, рожденного в Веракрусе и канувшего в небытие на окраине Картахены. Немота одолела меня, и я, не в силах задать вопрос, отчаянно жестикулировал, но Мартинес меня не замечал. А потом вдруг оказалось, что это лицо никакого не поэта, а старого книгочея Хавьера Унсуе. Книгочей взглянул на меня и отчетливо произнес: «Зло приходит из бездны по грешные души. Покуда существует грех, зло будет приходить».

      Я проснулся мокрый, как мышь; в окно просачивалась зыбкая полутьма близкого рассвета. Светильник был погашен, и масло наполовину заполняло пузатый стеклянный сосуд.

      Светильник не мог погаснуть – пока не выгорело все масло. Значит, кто-то его погасил. Не я же? А Генису запрещено входить в мою берлогу.

      Пот прошиб меня вторично, и тут я понял, что ощущаю странный запах – тонкий и чуждый человеческому жилищу. Что-то замешанное на мускусе. Одеревенев от внезапного ужаса, я затаил дыхание; мне казалось, что в комнате я не один, что стоит лишь пошевелиться и откуда-нибудь из темного угла вырвется нечто и…

      Что – «и…» я никак не мог вообразить, и от этого отчаяние мое становилось лишь глубже.

      Я успел много раз умереть и воскреснуть, пока тело мое перестало быть средоточием ледяных волн, гуляющих под кожей, а естество мое перестало быть комком полуживотного страха. Рассвет вливался в окна Картахены, и, к счастью, в мое окно он вливался тоже. Берлога моя была пуста – в том смысле, что никого и ничего постороннего в ней не появилось – и захламлена, как обычно. Только след странного запаха да неведомо как