Бумажный человек. И Уве Клюг. 1939 год. Влад Ревзин

команды рейха Сепп Хербергер был более дипломатичен, – отвечая на вопрос корреспондента по поводу перспектив совместной сборной на ближайшем чемпионат мира, он сказал: «Венский меланж с прусским оттенком – это не может сработать».

      Глава первая

      Уве Клюг проснулся рано.

      В комнате было темно, и прямоугольник окна лишь угадывался бесконечно малым оттенком серого.

      На улице ночь дремала последние предрассветные минуты.

      Вот и будильник. Пролетела с воем машина. Или пожарники, или санитарная карета, или полиция.

      Он опустил ноги. Холодный пол обжег ступни. Положил голову на раскрытые ладони; долго сидел так, приходя в себя. Внутри балансировал тяжелый грузик, пытаясь свалиться в тошноту и боль.

      Усилием воли Уве укротил дрожание под солнечным сплетением, нащупали стоптанные тапочки, встал. Кряхтя, набросил пижамную куртку и потащился в санузел.

      По дороге он зацепил стул, врезался плечом в наличник двери, однако наконец добрался до выключателя.

      В маленьком помещение гулял холодный сквозняк. Уве пробрала дрожь, он поскорее включил нагревательный котел. Краем глаза он взглянул на бумажный календарь, приклеенный на торце шкафчика. Рекламный плакат футбольного клуба «Hertha BSC», в календаре типография красным отметила дни матчей.

      2 марта 1939 года.

      Такой же дерьмовый день, как и все остальные.

      Он взбил пену, раскрыл бритву, обреченно намылил левую щеку. Из зеркала смотрело усталое лицо бывшего симпатяги, – все еще с правильными чертами и твердой челюстью нордического немца. Однако волосы за висками стали пегими, под глазами залегли тени, а голубые глаза окружили лучики морщин. Уголки губ давно опустились вниз, как будто, Уве Клюгу только что отказали в принципиально важной просьбе. Укатали рысака крутые горки…

      Он успел закончить левую щеку и часть подбородка, когда в входную дверь забарабанили.

      «Откройте, полиция!»

      Кое-как уравновешенный грузик сорвался и упал в желудок, расплескав ледяное содержимое.

      Он аккуратно положил помазок и вытер руку о полотенце.

      Конечно, в дверь стучали не легавые из Kripo (уголовная полиция). Там, за дверью, притаилась смерть…

      Маленький коридор показался длинной улицей, по которой он шел, сгорбившись и волоча ноги. Оставили бы все его в покое, наконец…

      Он открыл дверь и исподлобья оглядел непрошенных визитеров.

      На узкой площадке, упираясь задами в ажурные перила, стояли двое мужчин в кожаных плащах. У обоих, – немигающие глаза, оба уставились на хозяина, замершего в проёме. Он так и стоял, в трусах и пижамной куртке. А на лестничной клетке было прохладно.

      – Уве Клюг?

      Он кивнул. С нижней площадки, вытянув шею, выглядывала фрау Зилберт, его домохозяйка.

      Тот, что стоял слева, обладатель массивного тела и круглой головы, с туго натянутой на череп шляпой, показал лежащую на розовой ладони медную бляху «Geheime Staatspolizei» (Политическая