Чернобыль. Страницы жизни и любви. Наталья Николаевна Карпович

что нужно ему сказать.

      – Не говори, он что‑нибудь сделает с собой.

      – Мама, я скажу полуправду, что опухоль удалили и теперь все позади.

      – Делай, как считаешь нужным.

      Спасибо тебе, моя родная, за то, что поверила и поддержала меня. Я позвонила Сережиным друзьям. Они сказали, что приедут вечером.

      Надо было найти такие слова, чтобы он поверил, что все плохое позади. Он видел мои заплаканные глаза, и у него стали появляться мысли, что он мне мешает, что мне плохо. Я должна была переубедить его, встряхнуть, заставить бороться. Но моих сил уже не хватало…

      Я вошла к нему в комнату. Он лежал на диване в полумраке, горел только маленький светильник. Я села на диван, взяла его руки, прижала к своей груди.

      – Сережа, мне надо с тобой поговорить.

      – Что случилось, ты меня пугаешь.

      – Сережа, я должна сказать тебе правду.… Когда ты видишь меня заплаканную или раздраженную – это не оттого, что я устала от тебя, нет. Наоборот, я люблю тебя еще сильнее, чем прежде.… У тебя была злокачественная опухоль, ее вовремя вырезали.… Сейчас все хорошо, но теперь ты должен помочь мне бороться, будет очень тяжело. Поверь, я все знала с самого начала. Мне было очень нелегко, может быть, даже тяжелее, чем тебе. Ты должен мне помочь и сейчас не можешь меня предать. Я боролась и борюсь за тебя. Ты знаешь, что ты излечен, что я рядом и буду рядом всегда, соберись теперь! Жизнь началась сначала…

      Он прижал меня к себе, я плакала.

      – Дурочка, ну что же ты плачешь, ведь теперь все хорошо.

      Я видела его глаза, он все понял и оценил. Он смотрел на меня другими глазами, теперь для него все встало на свои места. Он гладил меня по голове и повторял:

      – Ну все, все, хорошая моя.

      Он держался, хотя внутри все клокотало. Ему было больно, но, глядя на меня, он знал, что мне было еще больнее. Он понимал, что жизнь продолжается, что он будет бороться, потому что у него есть я, его дети. И мы – вместе.

      Приехали наши близкие друзья, и этот вечер мы провели как и раньше: шутили, смеялись. Но я понимала, как дорого доставалось Сереже это веселье. В нем шла борьба – его личная, известная только ему одному. Сергей держался, но я чувствовала, что он на грани. Он уходил в себя, у него начиналась депрессия. Я разговаривала с ним, мы возвращались к теме болезни, и нам становилось немного легче, ведь все недомолвки ушли. Он верил в меня, всем говорил: «Она все знает, она меня вытащит».