Падение Флавиев. Максимилиан Валентинович Маркевич

бывших преторианцев убить его, но этому ничтожеству кто-то помог. А теперь, эти кто-то, сторонники Тита, могут использовать его как марионетку для борьбы с нами. И им абсолютно неважно, что в Туллии нет крови рода Флавиев, но его усыновил наш брат и этого для них достаточно, чтобы посадить его на трон.

      – Я клянусь всеми богами Рима, мой император, что я все сделаю, дабы найти его и доставить живым или мертвым.

      – Живым!

      – Если получится…

      – Ладно, в любом состоянии он должен быть доставлен до нашего отъезда из Рима.

      – А когда ты покидаешь нас, повелитель?

      – Месяц, мы даем тебе месяц, Гней. В календы сентября мы уедем, а ты, если не выполнишь наш приказ, будешь пировать вместе с Авлом у Плутона в загробном царстве. Ты нас понял?

      – Четко и ясно, владыка.

      – Свободен.

      – Да, император.

      Сервий вылез из паланкина и только собрался уходить, как голова Домициана высунулась из паланкина:

      – Гней!

      Сервий развернулся, уставившись на императора.

      – Мы строгие, но справедливые, если выполнишь приказ… успеешь… мы тебя приблизим и начнем доверять! А это дорогого стоит. – и голова исчезла.

      Гней вернулся в Курию Юлия. Там уже во всю шла ругань сенаторов с префектом преторианцев. У Фуска был такой мощный и громкий голос, что он всегда всех перекрикивал, но только не сегодня.

      – Ты же слышал, Корнелий, это же полная узурпация власти. – чуть ли не плача говорил один из старейших сенаторов.

      – Да, практически сегодня сенат распустился. – кричал другой.

      – Мы уже начинаем существовать для красоты. – заводил всех третий.

      – Мы сенаторы по сути без сената… Мы ничего не решаем… Мы ничем не управляем… Мы уязвимы и беззащитны… Пусть император сразу снесет эту Курию, а нас казнит…

      – Успокойтесь! – голосил Фуск. – Не надо сгущать краски. Наш император просил вас сегодня голосовать за его цензорство. Если он решил распускать сенат, зачем ему было ваше голосование!? Он, итак, мог себя объявить цензором пожизненно, без вашей участи.

      – А как же его фраза, что полномочия сената считаются устаревшими?

      – Почему вы мне все высказываетесь? – возмущался префект. – Император был здесь, надо было ему говорить о ваших недовольствах. Может быть он прислушался бы к вам…

      – Мы тебе говорим, потому что ты правая рука императора, Корнелий! – вмешался уже Гней Сервий. – Как раньше ты был правой рукой императора Тита, когда служил его перфектом преторианцев и яро защищал от людей на открытии амфитеатра Флавиев, которые просто хотели его видеть и общаться с ним.

      – Это были обычные попрошайки, решившие уловить момент и получить пару денариев по доброте Цезаря Тита. И я не был его правой рукой, Гней. Его окружали совсем другие люди и давали советы тоже они. Кто, как не ты, знаешь об этом.

      – Ты имеешь ввиду Лициния Муциана и Иосифа Флавия? Так Лициний скончался от лихорадки через месяц после смерти Августа Тита, а Иосиф, после