Женщина, вечная девочка… (сборник). Римма Казакова

так и проводят, забыв.

      Заходит соседка немодная,

      и зависти я не уйму

      к тому, чем счастливо измотана,

      к повадке ее и уму.

      И мы говорим с ней о Маркесе,

      о Бунине и о Леже…

      И бремя страстей парикмахерских

      не давит на плечи уже.

      «Женщина ребёнка родила…»

      Женщина ребёнка родила.

      Ну, дела! И не моргнула глазом.

      Вот она разверста и светла

      и открыта разом всем заразам.

      Там, где был младенец, – пустота.

      И тихонько, смутно беспокоясь,

      чувствует, как полые места

      заполняет беспредельный космос.

      И пускай не навсегда, не всласть,

      нам дано всей плотью нашей бренной

      вдруг узнать таинственную связь

      с вечною и чуждою вселенной…

      «Я так тебя люблю издалека…»

      Я так тебя люблю издалека,

      на континенте, противоположном

      родной стране, где тоже нелегка

      была любовь с тоской о невозможном.

      Я так тебя издалека люблю,

      не чувствую ни чуждым, ни ушедшим,

      что кажется, я шар земной пробью

      насквозь биеньем сердца сумасшедшим!

      Помпея

      В конце печальной эпопеи,

      перевернувшей жизнь мою,

      я на развалинах Помпеи,

      ошеломленная, стою.

      В нас человек взвывает зверем,

      мы в гибель красоты не верим.

      Жестокость!

      Парадокс!

      Абсурд!

      В последний миг последней боли

      мы ждем предсмертной высшей воли,

      вершащей справедливый суд.

      Но вот лежит она под пеплом,

      отторгнутым через века,

      из огненного далека

      с моим перекликаясь пеклом.

      И негодуя, и робея,

      молила, плакала, ждала.

      Любовь, заложница, Помпея,

      зачем, в стихи макая перья,

      такой прекрасной ты была?

      Захлестнута глухой тоской я.

      Нет, гибнуть не должно такое!

      Ах, если бы! О, если бы…

      Но под ногами – битый мрамор:

      обломки дома или храма,

      осколки жизни и судьбы.

      Вернусь домой к одной себе я,

      найду знакомого плебея

      по телефону, доложив,

      что хороша была Помпея!

      А Рим…

      Рим, Вечный город, жив.

      «Приезжаю из командировки…»

      Приезжаю из командировки

      в чем-то новом, как в татуировке,

      вся из завтра, вся издалека.

      До былого дня в его заботе

      дела нет моей клейменой плоти,

      и прозрачен дух, и жизнь легка.

      Я вернулась, как корабль с орбиты,

      я не помню мелкие обиды.

      Друг завороженно и светло

      на меня, что ввысь еще несется,

      смотрит, будто на затменье солнца,

      как сквозь закопченное стекло.

      Как остаться в нашей гуще, чаще

      этой занебесною, парящей,

      недоступной