Хроники любви провинциальной. Том 3. Лики старых фотографий, или Ангельская любовь. Книга 2. Юлия Ник

к Стаси так и не подошел, пока она не скрылась за дверью общежития. Потом открылось её окно, и Леону показалось, что он даже отсюда слышит какой-то блюз. Но, разумеется, это было нервное, ничего, кроме шелеста ветра в кронах абсолютно распустившихся деревьев и голосов прохожих он не слышал, сидя на скамейке за шпалерой густых кустов сирени.

      «Конечно, дико – следить за женщиной. Но кто это – «тот»? Неизвестный. О чём она хотела с ним поговорить, «обсудить», как она сказала? Может, он вообще сегодня не придёт, а я, как последний идиот с квадратной головой, тут сижу. И сколько ещё тут сидеть? В общежитие пускают только до десяти, так что далее сидеть нет смысла. Но почему у неё такие зрачки были, как белладонной капнула? В книге черным по белому написано, что это – безусловный рефлекс, от человека не зависит. И на кого, или на что у неё рефлекс, интересно? На воспоминание? А тогда, вечером, на что рефлекс был? На меня? Ладно, два дня я что угодно вытерплю. А потом? А потом – суп с котом, крокодил. Чёрт тебя дернул шутить, комик недорезанный. Лучше бы целовал её больше, как хотелось бы, может, и прошло бы, как по маслу… Не, не прошло бы. Я её выбесил сегодня. Хотя, про Луну-то взмолилась, что нечестно, видите ли. А честно у меня всю шкуру дыбом поднимать?! И в общем-то, не так уж я её и выбесил, она довольно мужественно про мои эти подвиги выслушала. И у меня на душе легче. И почему это так? Всё у нас по-разному. У меня руки дрожат от желания схватить её и утащить куда подальше, чтобы никто нас не видел. А она наедине со мной, как на тёмной улице. Глаза настороже. Неужели я такое на неё впечатление кобелиное произвожу? И совсем здесь это ни при чём. Я сутками на неё просто смотреть могу, и безо всякого кобелизма. Нет, конечно, потом, когда насмотрюсь,… но это другое совсем дело, это естественно как-то должно быть. А у неё даже губы не отвечают. Господи, голова ты моя квадратная, что же мне делать-то? Сгорю весь нафиг тут, и так вздрагиваю каждый раз, как увижу её. Как ненормальный стал. Глебка уже с сомнением на меня смотрит. Х*ли не понятно?

      А если … И как я рапорт свой потом забирать буду?! Не-е-е-т, лучше не думать. Тогда в командировку в один конец пусть отправляют, лет на пятнадцать на х*й. В Китай какой-нибудь. Вернусь старым стариком сорока трёх лет, и мне уже ничего не надо будет. А ей…ей тридцать девять будет, как той ненасытной бабе капитанской. Бл*ть, о чём я думаю, вообще?!»

      Стало совсем темно. Пожарная лестница в детском садике напротив общежития Стаси, высоко приподнятая над землёй, была вполне ему доступна, не раз лазил по таким. Но даже с крыши Леон ничего не увидел в её комнате. Если бы там кто-то был, всё равно какое-то было бы движение. С трудом разглядел в открытой раме отражение Стаси, вернее часть её ноги на кровати. Потом она встала, как ему показалось вполне одетая, взяла сумочку и вытряхнула из неё всё на стол. Потом, медленно перебирая вещицы, сложила всё обратно и подошла к двери.

      В половине десятого окно в комнате Стаси закрылось. Леон решил, что она ложится спать, она рано ложилась, как говорила сама, но тут в лёгком сумраке летнего вечера Стаси появилась на