Марионетки судьбы. Генри Малле

снял наушники и с довольным видом подмигнул Анатолию, – у них там полный порядок.

      – Во дает эта Лариса! Вот это женщина! Она Светлова уже два раза успела выпотрошить, – мужчина сделал неприличный жест и засмеялся.

      – Запись идет с того момента, как они вошли в квартиру, так что все зафиксировано. Сейчас они уснули, там все тихо.

      – Ну и хорошо, продолжайте наблюдать, а я пойду дам команду отпустить Рошину из отделения милиции. Если вдруг она здесь появится, то ее ни в коем случае в квартиру пускать нельзя.

      Анатолий вышел из фургончика и воспользовавшись телефоном-автоматом, связался с сотрудником, отвечающим за Рошину.

      – Все, можете ее отпустить.

      – Хорошо, отпускаем. Тут только Георгий спрашивает может ли он еще поизображать сожителя Татьяны и переспать с ней.

      Из трубки донесся довольный смешок.

      – Жора хорошо поработал сегодня, он что не устал? А Рошина что?

      – О, у них тут все нормалек, она уже сама его целует и обнимает.

      – Пусть делают что хотят. Жоре от меня спасибо, – Лазарев повесил трубку и направился к своей машине.

      Анатолий вел машину по ночной Москве. Этот город никогда не спит, движется, сверкает огнями, гудит поливальными машинами, но никогда не спит. Мотор новенькой служебной "Победы" тихонько урчал. Опавшие листья вылетали из-под колес автомобиля и кружась, плавно опускались на землю, пахло осенью и хотелось скорее в тепло. По ночам уже морозило, и пожухлая, а местами все еще зеленая трава к утру покрывалась замысловатыми рисунками инея, но днем светило довольно теплое солнце.

      Анатолий любил каждое время года по-своему, но только ранней осенью на него, время от времени, нападала легкая хандра, когда солнце на закате покрывало багряными оттенками все вокруг и сизые тени обволакивали щемящей грустью город. Тогда величавая красота танца ярко-разноцветных опадающих листьев, улетающие стаи птиц, как будто бегущие от неизбежности, навевали глубоко в душе запрятанные воспоминания, эмоции и желание убежать от себя и от захлестывающего, всепоглощающего чувства одиночества.

      Он был одинок, пронзительно одинок. Все свободное время посвящал или работе, или тренировкам. Иногда майор себя уговаривал, что он не одинок, а лишь свободен. Свободен от необходимости заводить романы, и уж тем более у него нет времени заводить семью. Но иногда сознавался себе, это далеко не так. Вот и теперь он подъехал к дому, припарковал машину, поднялся на свой этаж, отпер дверь и вошел в прихожую, гулко отразившую шаги.

      Лазарев подошел к холодильнику и открыл его.

      – Ой, ё, я же совсем забыл купить продукты.

      Он открыл буфет.

      – Так, что у нас имеется, – критически оглядев содержимое, достал большой пакет макарон и банку мясных консервов.

      Еще хорошо, что время от времени он умудрялся затариться достаточным количеством тушенки, вот она то его частенько и выручала. Привычным движением налил воду в кастрюлю и поставил на плиту. Пока варились макароны, Анатолий открыл банку с мясом и вытряхнул