Зависимые от жизни. Ирина Говоруха

пятам и постоянно что-то рассказывал, наклоняясь над левым ухом.

      – Я изучал трактаты древнекитайских мыслителей. А еще – традиции Рейки, но пока не получил инициацию. Прошел только первую ступень. Хочешь, я наложу на тебя ладони?

      – Но у меня ничего не болит. Меня не от чего исцелять.

      – Здоровых людей не бывает.

      А потом выдал зазубренную фразу:

      – Я могу передавать исцеляющую энергию, создавая при этом медитативную атмосферу. А еще я посещал школу Цигун.

      – Но опять не закончил?

      – Не хватает времени.

      – А на что хватает?

      – Ты знаешь, я так занят, что совсем ничего не успеваю.

      Дом был плохо проветрен и задыхался от собственных испражнений. Старые хозяйские шторы на окнах не стирались с первого дня вселения. Всюду висели картины лебедей, волков и тигров, выполненные на картонках из-под продуктовых ящиков. Множество подушек, разбросанных по углам. Неоднородные палантины на креслах и его иллюстрированная спина… Антон подчеркнул, что для дома существует домашняя одежда, и непринужденно снял рубашку.

      На его спине красовалось самое непонятное мне тату Божьей Матери с младенцем, нанесенное с учетом всех мелочей и норм станковой живописи. На плечах – выдержки из книги Иова: «Наг я вышел из чрева матери моей, и наг возвращусь. Господь дал, Господь и взял. Да будет имя Господне благословенно!» Он стал поигрывать мышцами, чтобы продемонстрировать разнообразие мимики божественного лица и обратить внимание на мастерскую затушевку и наложение теней. Мне стало дурно.

      – Красиво?

      – Да. Но мне кажется, это не то место.

      Антон обиделся.

      – Я делал его несколько лет, по сантиметру в месяц. А на живот придумал нечто другое: волка и волчицу. Она смотрит на него, а он воет на полную луну. А ноги…

      Дальше я уже не слушала, потому что он достал свои работы. Из глубины темного платяного шкафа. Это был пакет, завернутый в женскую шерстяную шаль, с тремя хлопчатобумажными носовыми платками. Он их купил несколько лет назад в подземном переходе. На первом изобразил три розы – красную, черную и голубую. Обычными шариковыми ручками. Платок уже был не очень чистым и напоминал дешевую поздравительную открытку.

      – Ну как? Впечатляет?

      Я искренне ответила: «Да!» У меня в голове не укладывалась живопись ручкой и взрослый сорокалетний мужчина, называющий себя художником. На втором платке была незаконченная церковь еще без объема куполов. На третьем – что-то из трагедии Данте.

      – Я это рисовал в тюрьме. Ко мне подходили сокамерники, хлопали по плечу и заверяли в огромном таланте. Пророчили большое будущее. И видишь, что из этого получилось – ничего. Я живу в бедности, в маленькой съемной квартирке.

      Я не сдержалась:

      – А что ты сделал для того, чтобы выставляться и жить в другом месте?

      Антон захлопал глазами и даже растерялся:

      – Как что? Вот же мои работы… Меня обязательно