Свободные от детей. Роман. Юлия Лавряшина

Он только ухмыляется:

      – Да, ну и что?

      Мне безумно хочется, чтобы сейчас в фойе выбежал Влас Малыгин, и снес бы это чахлое создание одним ударом. Но я запрещаю себе даже думать о том, что иногда все же нуждаюсь в чьей-то помощи. Нельзя ни на кого надеяться, за это всегда приходится расплачиваться эмоциональным рабством. Мне бы самой садануть по этой отвратной роже, но я понимаю: он из тех, у кого рука легко поднимется на женщину. Особенно, если она кинется в бой первой.

      – Ты очень хорошо воспитан, – говорю я, пытаясь изобразить нежную улыбку, хотя губы плохо слушаются. – Передай мое восхищение твоим родителям! Они потрудились на славу.

      Что-то в его лице неуловимо меняется, но он не сдается:

      – Да ты моим родителям в подметки не годишься!

      – Уверена! Не дай бог быть подметкой на вонючих сапожищах.

      Не дожидаясь, пока услышу что-нибудь подобное и в свой адрес, я быстро поднимаюсь по лестнице, по сути дела, сбегаю, ругая себе последними словами: сцепилась с мальчишкой, как идиотка! Когда уже научусь держать себя в руках? Эмоции захлестывают до того, что в глазах темнеет, соображать перестаю, когда меня оскорбляют. Готова шипеть и драться, как кошка, даже если напротив лев. Но этот, скорее, шакал, чем лев…

      Перед кабинетом директора заставляю себя продышаться, чтобы в голове прояснилось. Этот человек обращается ко мне, слава богу, только по делу, нужно вернуть себе способность соображать прежде, чем войти к нему. Перед сном я еще вернусь к этому дикому эпизоду, переберу все шарики из мозаики, которые разроняла трясущимися руками… Сжимаю их в кулаки: еще не хватало, чтобы кто-нибудь заметил, в каком я состоянии. Утешать никто не будет, а похихикать за спиной – это всегда пожалуйста! Все, готова. В кабинет – как на сцену.

      С директором Сергеем Николаевичем, не только именем, но и всем обликом похожим на брата Толстого, встречаться всегда одно удовольствие. Когда заглядываю к нему в кабинет, он сразу начинает улыбаться так многозначительно, что я чувствую себя Таней Берс, которую глубоко женатый и немолодой человек, пытается втянуть в трагически-страстный роман. Но это я уже проходила…

      – Зоя! – восклицает он, теша мое сердце тем, что никогда не употребляет уменьшительно-ласкательную форму моего имени, которую я сама терпеть не могу.

      Сергей Николаевич уже идет мне навстречу, подтянутый и легкий, – бывший артист. Когда он прочитал первую из моих пьес, то сказал с такой печалью, что захотелось приласкать его:

      – Мне впервые за долгие годы захотелось вернуться на сцену, чтобы самому сыграть главную роль…

      Я сумела убедить его: в своем театре он ведет главную роль постоянно. Славская говорит про него: «Наш директор красив так, что это даже неприлично!»

      – Зоя! – он уверенно сжимает мои плечи, и я даже не пытаюсь дернуться, сбросить его руки. – Как я рад вас видеть! Ну, как там?

      И тут же забивает все возможные с моей стороны упреки:

      – А у нас