Свободные от детей. Роман. Юлия Лавряшина

нет как-то… Я же безумно любила своих детей! И люблю. Сейчас уже внуков пять штук. Такие бесенята – с ума сойти!

      – И никогда…

      – Был момент, когда они все трое перестали для меня существовать. Как, впрочем, и театр, – ее взгляд вскользь оценивает, можно ли быть со мной откровенной настолько. – Но об этом не так – не на ходу. Может, как-нибудь потом… Но я тебе одно скажу: никогда не жалела о том, что попыталась ухватить двух зайцев. Мои дети стоят «Оскара»… Никто не любил меня так… бескорыстно. Можно прожить, и не познать такой любви. И потом знаешь… Женщине ведь полезно рожать. Не двадцать раз подряд, конечно! Но я так преображалась после каждых родов, так молодела, это даже мои завистницы признавали. Раз в пять лет, как по заказу. Никакая пластическая операция не сравнится. И кожа сияла, и глаза, и грудь появилась, а в юности тоже была воробушком, вроде тебя.

      Она откровенно смотрит на то место, где у меня подразумевается грудь:

      – Тебе роды тоже пошли бы на пользу…

      На мое счастье, песня заканчивается, и Зинаида Александровна устремляет полный любопытства взгляд на сцену. Я потихоньку отползаю на то кресло, рядом с которым призывно краснеет моя сумка. Купила себе в Италии самую яркую, чтобы резать на ходу осеннюю московскую серость.

      Последние слова старой актрисы тянутся за мной: и кожа, и глаза, и грудь… От своей женской сущности никуда не деться, будь хоть трижды писателем, стареть не хочется, а нравиться как раз хочется. Хоть про таких, как я и говорят в народе: «Маленькая собачка до старости – щенок», ан нет! Уже заметно, что не щенок. Татьяна Васильева после всех «пластик» сделала вывод: глаза все равно выдают возраст, взгляд меняется… Действительно ли он начинает сиять от переизбытка гормонов во время беременности?

      И начинает свербеть шальной мыслью: «Попробовать?» И раньше что-то встречалось в Интернете про омолаживающие роды, и, видимо, откладывалось, накапливалось почти прозрачными слоями, а сейчас вдруг так и заныло: «Да, да, это оно самое! Это мне и нужно!» Дело не в том, что Влас немного моложе, черт с ним с Власом… Мне самой так не хочется упускать в себе то, что еще можно удержать.

      Это кипение крови, которое ощущаешь уже в шесть утра – подбрасывает с постели, хотя никому ничего не должна, могу валяться в постели хоть до обеда. Но нет! Работать, работать! Слишком глубоко засел во мне Чехов… Только ради него в десятом классе встречалась с мальчиком, у которого было полное собрание сочинений, девственное, никем не читанное. И мать уговорила брата Антоном назвать, словно предугадывала, что сына не будет, это последний новорожденный мальчик в моей жизни. Теперь имя брата кажется оскорблением памяти Антона Павловича… Не достоин он его. Ничем не заслужил.

      Однажды мне подарили обычный медицинский пинцет, которым, вроде бы, пользовался Чехов. Восприняла дар скептически, хотя и поблагодарила от души, но когда взяла в руку, такую вибрацию уловила, что едва не выронила. Он… Держал – чувствую. Хоть и не перо его мне