Остров Беринга. Ольга Погодина

дыхание враз остановилось, – вот хотел бы вдохнуть, а в грудь словно кол забили. Перед глазами до сих пор стояла пронизанная зимним солнцем вязкая зеленоватая вода, в которую он, не в силах шевельнуться в тяжелой зимней одежде, начал медленно опускаться…

      Он не помнил, как оказался на поверхности. Помнил, что ото всех шел пар. Помнил, как его взгромоздили на расседланную лошадь, чтобы согреть теплом ее тела и, бросив обоз, налегке погнали вперед. Только потом Лорке рассказал один из ямщиков, что из воды его вытащила мать: «Тонехонька, как былиночка, барыня-матушка ваша, ей-то по виду и кошку было не вытянуть. А ведь вытянула вас за ворот и одна-одинешенька, покамест мы с лошадьми-то постромки резали, на себе прочь потащила!»

      Вначале ему было холодно. Потом сильно захотелось спать, и Лорка даже не помнил, как его привезли в Юдому.

      «Еле живого привезли! Еще бы чуть-чуть – и насмерть сомлел бы, не сумлевайтесь!»

      Лорка пришел в себя уже в Юдоме, и той же ночью огневица вернулась. Но вот что удивительно (это еще годы ходило по Юдоме легендой!): Ульяна Ваксель, прыгнувшая за сыном в ледяную полынью и в такой же мокрой одежде ехавшая по морозу следом, не просто осталась жива – даже не заболела!

      Сейчас, гладя ее хрупкие вздрагивающие плечи, Лорка вдруг подумал о том, как удивительно сочетается в ней нежность и стойкость, слабость и несгибаемое мужество.

      – Ну, будет, будет, – как взрослый маленькому ребенку, повторял Лорка. – Самое страшное уже позади!

      Рыдания ее понемногу стихли:

      – Что это я? – утирая глаза рукавом, Ульяна расправила плечи. – Даст Бог, выдержим. А ты, Лавруша, немедля обратно в постель!

      Лорка послушно залез обратно в постель и сразу провалился в сон – крепкий сон выздоравливающего. Проснулся затемно. В избе вкусно пахло свежим хлебом: мать не доверяла здешним бабам, которых удалось разыскать в прислугу, выпечку хлеба, жалуясь, что у них тесто то пригорает, то кислит. Пекла хлеб сама, – так, как пекут его на родной Смоленщине: мягкий и пышный, он потом не черствел неделями, и на «Ульянину краюшку», как не раз говаривал отец, к нему на привалах «в очередь стояли».

      Вот и сейчас она привычно гремела ухватом, вытягивая из печи румяные караваи.

      «Странно, – сонно подумал Лорка. – Хлеб-то поутру пекут, да и в праздник работать грешно… Ох… так ведь утро и есть!»

      Ранее, тусклое, зимнее. В оконце над темной линией леса мерцала маленькая звездочка.

      «Может, и отец тоже сейчас ее видит», – вдруг подумалось Лорке.

      Под окнами послышалась какая-то возня. Затем грохнуло в сенях.

      – Кто здесь? – раздался тихий голос матери. Однако за дверью молчали.

      – Кто здесь? – громче повторила Ульяна. Она, в отличие от беспамятного с добрый месяц сына, уже зналась с местным народцем, и без особой нужды даже из избы выходить боялась: экспедичные людишки-то были с бору да с сосенки, а уж о местных и говорить не стоило, – сплошь клейменые каторжане да укшуйники