Собрание сочинений. Том 8. Евгений Евтушенко

ни золота,

                              ни Дуни,

      и, от жадности тяжки,

      до сих пор ныряют дурни,

      разбивая там башки.

      Но у злата нет обрата.

      Жизнь щедра,

                             но и скупа,

      и, признаться, скушновата

      жизнь без Дунькина пупа.

      Я прошел такие дали,

      вырвавшись из скушных рож.

      И со мной не совладали,

      да и я с собою тож.

      Сын старательских шалманов,

      я просыпал в этот мир

      из прорешистых карманов

      золотой шальной пунктир.

      Но как полусиротинок

      раскидал я не к добру

      пять сынов – пять золотинок.

      Как их вместе соберу?

      Неужели над Алданом

      обвяжусь перед прыжком

      очумелым чемоданом

      с золотым шальным песком?

      Дунька, глянь-ка,

      Дунька, плюнь-ка!

      Я – старатель без лотка.

      Я – и Ванька,

      я – и Дунька,

      разорившая Ванька.

      Я стою на пепелище.

      Дунькин пуп зовет на дно.

      Где великие блудищи?

      Скушноблудие одно.

      Лишь работают до треска,

      современно неглупы —

      нечто вроде Дунькотреста —

      инвалютные пупы.

1991

      Эпитафия крысе

      Одна стареющая крыса

      была великая актриса.

      И паука на грудь, как брошку,

      мурлыкающе нацепя,

      блистательно сыграла кошку

      и скушала сама себя.

1991

      Давай, мой враг

      Давай, мой враг,

                                 дружить домами

      назло врагам,

                             на радость маме.

      У нас есть общие враги, —

                                                  ты им —

                                                                смотри —

                                                                               не помоги.

      А мамы разные у нас, —

      лишь слезы общие из глаз.

      И общий есть у них порок —

      их вера в праздничный пирог.

      Давай, мой враг,

                                 любимый самый,

      опять укроемся вдвоем,

      как одеялом драным,

                                         драмой,

      давай друг друга не убьем.

      Давай вернем друг другу пули

      из тел,

                 израненных вконец,

      и пули превратим в пилюли

      для наших загнанных сердец.

      Давай,

                 как тысячи пельменей,

      налепим свеженьких врагов

      для тысяч новых примирений,

      для тысяч новых пирогов…

1991

      Что-то

      А все-таки что-то есть в нашем народе, —

      наверно, немыслимая в переводе

      такая прекрасная русская древность —

      еще не задушенная задушевность.

      А все-таки что-то есть в нашем народе, —

      наверно, единственная в природе

      такая