Собрание сочинений. Том 8. Евгений Евтушенко

из Германии

      Разве мог бы представить Валега,

      сталинградских окопов герой,

      что придет самолет,

                                       как телега,

      из Германии со жратвой,

      и что смершевец бывший с Лубянки,

      и что бывшие ПУРа чины

      будут чуть ли не драться за банки

      ветчины

                    побежденной страны?!

1991

      Принцесса на горошине

      Маше

      Усни,

               принцесса на горошине,

      в сны очарованно всмотрясь.

      А может быть,

                              была подброшена

      жемчужина под твой матрас.

      Усни,

               принцесса на горошине.

      Себе заметить не позволь,

      что болью стала так непрошено

      воображаемая боль.

      Усни,

               принцесса на горошине,

      не на перинах-облаках,

      а на ножах,

      на оговорщине,

      на раскаленных угольках.

      Договоримся по-хорошему —

      ты не одна,

                         а ты со мной.

      Усни,

               принцесса на горошине,

      которой стал весь шар земной.

1991

      Моя эмиграция

      Ко всеобщему изумлению,

      в полном разуме —

                                      сам с усам! —

      эмигрирую из Америки

      в одинцовский универсам.

      Я коляску качу с продовольствием,

      и, поняв, что я свой человек,

      каплет мне на штаны с удовольствием

      размораживающийся хек.

      Эмигрирую из Америки

      без ее чуингама во рту

      и в неслыханные истерики,

      и в невиданную доброту.

      От витрин с несоветским личиком,

      где и лобстеры,

                               и камамбер,

      эмигрирую к маминым блинчикам —

      сверхоружию СССР.

      Эмигрирую на Патриаршие

      к водосточной отечной трубе,

      где —

               ты помнишь, любовь моя старшая? —

      ткнулся носом я в губы к тебе.

      И под чьи-то усмешки игривые,

      под недоброе: «Ну и ну!»

      очень правильно эмигрирую

      я в неправильнейшую страну.

      Мое место —

                           не в «Уолдорф Астория»,

      а за бабушкой,

                              скрюченной, как

      в страшной книге российской истории

      вопросительный горестный знак…

1991

      «Могут быть два первых поэта…»

      Могут быть два первых поэта —

      ведь поэзия не ипподром,

      а иначе валяться им где-то

      с финкарем под последним ребром.

      Проживут Магомет, и Будда,

      и Христос, и смирившийся черт,

      ну а порознь им будет худо —

      в порошок будет каждый стерт.

      Даже могут быть два президента,

      но не в ссорах, не в кураже,

      ибо станет им беспрецедентно

      президентствовать