Киевский котёл. Татьяна Беспалова

основательно запомнил и теперь уразумел главное: люди с автоматами почти все – рядовые вермахта, кроме одного. Этот единственный, судя и по знакам различия и повадкам, безусловно являлся офицером. Его лающий баритон не умолкал ни на минуту. Рядовые и Пальцун повиновались. После того как Есю и его бабушку извлекли из погреба, рядовой вермахта по приказу своего офицера обыскал их убежище. Во все время обыска Еся с бабушкой стояли возле лаза в погреб, подняв к небу руки. Стоять в такой позе было неудобно. После нескольких дней сидения впотьмах свет пасмурного дня казался Есе слишком ярким. Глаза его и так слезились, а тут еще бабушка, которая не переставая плакала, умоляя немцев пощадить их. «Ради Христа» – говорила она. «Мы не коммунисты, – жаловалась она. – Коммунисты нас самих угнетали». Пальцун стоял неподалеку, повесив на грудь лохматую голову. Еся исподволь рассматривал его и заметил, что давний товарищ матери ранен и избит. Пальцун делал вид, будто вовсе не знаком с Есей и ни разу не обратился к мальчику по имени. Еся, со своей стороны, делал вид, что не знает Пальцуна и совсем позабыл о членстве того в Оржицкой комсомольской организации. В то же время Еся заметил на запястьях Пальцуна синие кровоподтеки и догадался, что это следы от веревок. Какое-то время Еся волновался об их с бабушкой судьбе. Не захотят ли солдаты вермахта и их связать веревками? Однако этого не случилось. Прошло некоторое время, прежде чем немцы, используя в качестве рабочей силы Пальцуна и других пленных – Еся все пытался высмотреть и узнать среди них другого товарища матери, Константина Кожушенку, – извлекли из подвалов и погребов перепуганное население Оржицы. При этом Константин Кожушенко так и не обнаружился.

      Потом всех согнали в том месте, где когда-то располагалась центральная площадь поселка. Здесь еще сохранилось несколько пригодных для жилья домов, но все они были битком набиты немцами. Там, на площади, перед глазами Еси на очень короткое время появился отец. Им даже удалось поговорить. Отец первым делом спросил о матери. Еся ответил правду: как уехала с Оржицы летом, так и не возвращалась. Тревога на миг мелькнула в глазах отца, и он исчез. А потом на высокий, сооруженный неведомо когда и кем помост забрался главный немец. Он был одет в очень красивую, черную форму и высокие блестящие сапоги. Отец Еси тоже любил красиво одеваться, но сейчас он стоял рядом с немцем совсем расхристанный, грязный, усталый и будто бы даже больной. В бороде его и висках изрядно прибавилось седины. «Его взяли в плен. Он пленный», – сказала бабушка на ухо Есе, имея в виду, очевидно, отца. Но мальчик усомнился в справедливости заключения бабушки: оба, и отец Еси, и немец, сказали по речи. При этом во время речи отца немец постоянно держал свою затянутую в блестящую кожу руку на его плече. Еся внимательно прослушал обе речи. Немец говорил о вреде коммунистов. Отец – о преимуществах сотрудничества с новой властью. Во время речи отца на площадь между сгрудившимися в кучу жителями Оржицы и трибуной выехала полевая кухня. Из ее трубы валил вкусный дымок. Еся сразу почувствовал