Киевский котёл. Татьяна Беспалова

остававшихся на опушке немцев. Десять. Девять. Восемь. Одиннадцать. Является ли ползущий к нам человек одним из них? Что несет он, спасение или смерть?

      – Смятение плохой помощник в размышлениях. Утихомирь разум свой. Ищи ответы в душе, – пророкотал мой товарищ. – И еще: беспрестанно поминая Сатану, правды не дознаешься, потому что Сатана отец лукавства и, соответственно, кривды.

      – Но я вижу его! – завопил я в ответ.

      – Которого? Неужто самого Сатану?

      – Шварцева!

      – Кто таков?

      – Капитан! Петр Леонидович! Ты не можешь его не знать! Я видел вас вместе!

      – Облегчи муки раба твоего, Господи!

      – Да оставь же ты своего Бога в покое… Посмотри сюда! Это Шварцев! Вернулся! У него…

      Поперхнувшись собственным криком, я молча наблюдал, как Шварцев подбирается к танку. Вот он исчез из вида. Мы услышим стук его ботинок, когда он заберется на броню. Шварцев пришел нам на помощь! Мысли, одна утешительней другой, закружились в моей голове, заставив позабыть о боли.

      – Наверное, Шварцев повстречал в лесу на берегу Оржицы нашу войсковую часть. Возможно, они надели вражескую форму для маскировки. Нам придут на помощь товарищи. Нас спасут!

      – Надеяться на чудо не грешно, – пробормотал мой напарник.

      Или, еще чудеснее, генеральный штаб изобрел способ дать отпор супостату, и Красная армия перешла в наступление. Тогда мы сможем присоединиться к одной из наступающих частей. Впрочем, меня скорее всего сначала отправят в госпиталь. А потом я все равно смогу воевать, пусть без обеих ног. Но я все равно смогу. Я отомщу за мать и сестру.

      А потом совсем уже изумительная, последняя мысль – Шварцев ошибся: мама, Люба и меньшой из моих племянников живы. И сейчас, через мгновение капитан сообщит мне об этом. И главное: Шварцев не предатель. А если это так, то все остальные надежды справедливы и сбудутся.

      Но где же Шварцев? Почему-то я все еще не слышал характерного стука его ботинок по броне. Я протянул руку, намереваясь открыть люк, но меня остановил окрик Ермолая:

      – Посмотри-ка наружу, сынок!

      И я снова приник к смотровой щели. Шварцев спешил к опушке леса. Он бежал уже не скрываясь, с невероятным проворством, огибая воронки и перепрыгивая через мертвые тела. Немцы, сгрудившись на опушке и покуривая, следили за его перемещениями. Враги оживленно о чем-то переговаривались, улыбались, поплевывали.

      – Нам конец.

      Кто это сказал? Неужели я?

      – Все в руках Божьих, – был ответ.

      – Я рад, что ты со мной, – оборачиваясь к Ермолаю, произнес я. – Пусть ты не коммунист, всего лишь набожный старик, уверовавший в небылицы…

      Я не успел договорить. Дышать сделалось трудно. Я словно оглох и не слышал ничего, кроме собственного голоса. А потом весь мир потряс ужасный толчок. Меня подбросило. Я ожидал болезненного удара о железо танка, но этого не случилось. Я просто вылетел из танка через нижний люк,