Собрание сочинений. Том 3. Евгений Евтушенко

рукой шнурки разматывал,

      другой – протягивал бутылку.

      Глядел, как мед тягуче цедится,

      глядел согбенно и безропотно

      и с медом —

                        с этой вечной ценностью —

      по снегу шел в носках заштопанных.

      Вокруг со взглядами стеклянными

      солдат и офицеров жены

      стояли с банками, стаканами,

      стояли немо, напряженно.

      И девочка

                      прозрачной ручкой

      в каком-то странном полусне

      тянула крохотную рюмочку

      с колечком маминым на дне.

      Но – сани заскрипели мощно.

      На спинке —

                          расписные розы.

      И, важный лоб сановно морща,

      сошел с них столп российской прозы.

      Большой, торжественный,

                                               как в раме,

      без тени жалости малейшей:

      «Всю бочку.

                        Заплачу коврами.

      Давай сюда ее, милейший.

      Договоримся там,

                                 на месте.

      А ну-ка пособите, братцы…»

      И укатили они вместе.

      Они всегда договорятся.

      Стояла очередь угрюмая,

      ни в чем как будто не участвуя.

      Колечко,

                   выпавши из рюмочки,

      упало в след саней умчавшихся…

      Далек тот сорок первый год,

      год отступлений и невзгод,

      но жив он,

                      медолюбец тот,

      и сладко до сих пор живет.

      Когда к трибуне он несет

      самоуверенный живот,

      когда он смотрит на часы

      и гладит сытые усы,

      я вспоминаю этот год,

      я вспоминаю этот мед.

      Тот мед тогда

                           как будто сам

      по этим —

                      этим —

                                 тек усам.

      С них никогда

                            он не сотрет

      прилипший к ним

                                  навеки

                                            мед!

1960

      Юмор

      Цари,

              короли,

                          императоры,

      властители

                       всей земли

      командовали парадами,

      но юмором —

                          не могли.

      В дворцы именитых особ,

      все дни возлежащих выхоленно,

      являлся бродяга Эзоп,

      и нищими

                     они выглядели.

      В домах,

                   где ханжа наследил

      своими ногами щуплыми,

      всю пошлость

                            Ходжа Насреддин

      сшибал,

                  как шахматы,

                                       шутками.

      Хотели

                 юмор

                         купить —

      да только

                     его

                          не