Сияние тени. Реальные истории о том, как тень становится светом. Олеся Стрельникова

двух женщин. Одна фигура была высокая, угловатая и сутулая – мой тренер в спортивном интернате олимпийского резерва. На второй женщине, моей маме, я помню платье, вернее, его форму. И тёплые, мягко пахнущие, очень родные и нужные ощущения от прикосновения рук.

      Они говорили обо мне. Диалог выглядел спокойным, но что-то напряженное передавалась сквозь тягучий воздух. А моё тело напоминало натянутую струну расстроенной гитары, которая раздражённо издаёт звуки от нечаянного прикосновения. Я лучше всех училась в классе и показывала неплохие спортивные результаты. Однако на тот момент уже было ясно, что великого спортивного будущего у меня не будет. Академическая гребля требовала в свои ряды высоких плечистых девушек, а я была самой маленькой в классе. Но разговор был явно не про то, куда мне деваться после выпускного. Периферийным зрением я видела, что мама изредка озабоченно поглядывала в мою сторону. Ко мне всё ближе подкрадывалось сковывающее ощущение, что я что-то натворила. Я не была ангелом, но Надюха (за глаза так мы называли тренера) часто спускала нам с рук многие шалости в обмен на молчание о её тайнах, которые для всевидящих подростков быстро становились явными.

      Когда они наконец-то завершили бесконечный 10-минутный разговор и подошли ко мне, я была готова была прыгнуть в озеро, ставшее свидетелем моих метаний. Никто и ничего не сказал мне, а меня распирало от гнева, что они держат меня в неведении.

      – Проводишь меня до автобуса? – спросила мама.

      – Угу… – всё, что я могла ответить, хотя меня распирало от желания узнать, о чём они говорили.

      Уголки глаз Надюхи насмешливо собрались в мелкие морщинки, а сжатые в презрении губы упрямо молчали. Мама так и не рассказала мне ничего, она и забыла про ту встречу. Позже проговорилась Надюха. Оказывается, в общежитии она зашла в комнату, где мы жили с девочками, и нашла мой дневник. На тот момент я ещё пребывала в иллюзии безопасности и не считала нужным прятать личные вещи. Я даже не помню, о чём там было написано. Что-то связанное с тем, что я выйду замуж только за богатого. Наша семья была одной из самых бедных в доме и у меня редко были вещи, которые мне нравились. Для девочки в моём положении было нормально желать принца, который купит столько шоколадных конфет и сметаны, сколько будет хотеться.

      И я даже не помню, чтобы внутри меня появилось какое-либо возмущение или протест по поводу того, что кто-то вторгся в моё самое-самое и достал сокровенное. Но после того случая я перестала писать. Последовательно и не по-детски я начала заживо хоронить в себе мечту стать писателем. Несколько раз были попытки вести дневники, потому что это был модно. Но каждый раз за плечами возникал призрак Надюхи, и потому в дневниках всё было вылизано до безупречности. Внутренний цензор быстро чувствовал фальшь, и дневники отправлялись в пламя на свалке. Долгое время эта история пылилась на самой дальней полке памяти. Я вытеснила любое воспоминание о травмирующем опыте.