Снежная роза. Лулу Тейлор

Туалеты отдельные, длинные и узкие, с холодным как лед кафелем и бачками, смонтированными высоко на стенах.

      Неудивительно, что дом пришел в плачевное состояние, если за ним присматривали только эти сестры.

      Но что они здесь делали? Как здесь было раньше? Так много спален, – создается ощущение какого-то заведения, однако планировка не похожа на школьную, и нет никаких следов классных комнат или общих спален.

      – Загляни в эту комнату, мамочка! – Хедер открыла дверь и стоит в свете, льющемся изнутри. Очевидно, это главная спальня с великолепным обзором из эркерных окон, и, в отличие от остальных комнат, здесь осталась кое-какая мебель. Старая кровать с балдахином – матрас исчез, но зато сверху свисают обрывки пыльного голубого шелка. Между двумя изящными окнами с каменными балкончиками стоит антикварный туалетный столик со старой щеткой для волос – ее тыльная часть фарфоровая, в щетине комки пыли. На стенах серые прямоугольники, оставшиеся от когда-то висевших здесь картин. Хедер подходит к туалетному столику, садится и берет в руку щетку для волос.

      – Эта комната могла бы быть моей! – весело говорит она и собирается расчесать свои волосы.

      – Нет! – кричу я, прыгая к ней и выхватывая щетку. – Она грязная! Противная! – Я снова смотрю по сторонам. – Думаю, внизу лучше. Давай-ка закончим здесь и пойдем назад.

      Больше смотреть особенно не на что. Я обнаруживаю еще одну лестницу, ведущую наверх, наверняка на чердак. У меня нет желания туда идти.

      Дом стоит крепко. Он просто неблагоустроенный.

      – Я хочу сделать несколько снимков. Это не займет много времени.

      – Хорошо, – говорит Хедер. Теперь она кажется скорее заинтересованной, чем испуганной, и снова бредет к комнате с голубой шелковой кроватью.

      Я фотографирую самые поврежденные места и общее состояние, насколько позволяет мой телефон. Через двадцать минут мне кажется, что с меня достаточно. Кожа зудит от чего-то такого, что я могу определить только как плохие флюиды. Здесь царит атмосфера небытия, и меня охватывает гнетущее чувство, словно все эти пустые комнаты полны воспоминаний о людях, которые тут спали. Однако я не могу понять, радостны эти воспоминания или печальны. Я буду рада пройти мимо тяжелой дубовой двери и предоставить этот этаж самому себе. Я возвращаюсь к главной спальне, и когда подхожу ближе, то слышу, как Хедер что-то напевает. Наверное, играет в Рапунцель или что-то в этом роде.

      Только когда я подхожу еще ближе, я слышу, что она говорит:

      – Но почему мама это делает?

      Следует молчание, а потом она говорит:

      – Это не очень хорошо. Мне это не нравится.

      Я быстро захожу в комнату и вижу, что она сидит по-турецки на полу. Рядом с ней Спаркни.

      – С кем ты разговариваешь? – беззаботно спрашиваю я. – А! И что сейчас говорит Спаркни?

      Хедер смотрит на меня снизу вверх, не двигаясь с места:

      – Это не Спаркни. Это Мадам.

      Меня охватывает невыразимый ужас,