Неизвестность. Ирина Грачиковна Горбачева

ничего не сказав ей, ушёл.

      – Как дальше жить? – рыдала Надя.

      А дальше жить стало ещё сложнее. Подрос – беды прибавилось. Уходить стал надолго и далеко. Да ещё из дому что-то прихватит. Повзрослевший сын и пить стал по-взрослому. Надю постоянно сверлила мысль: что если он совершит, что-то такое, после чего невозможно будет жить? После чего стыдно будет в глаза людские взглянуть? Поэтому когда возвращался, всё делала, для того чтобы дольше его дома удержать. В короткие времена его учёбы, боялась лишним словом обидеть, укорить. Но сын, толком, ни школу, ни ПТУ, переименованное благородно в колледж так и не закончил, одно спасение было для Нади – в Армию забрали.

      Это только в кино показывают, как в Армии хорошо перевоспитывают. А может и есть такие воинские части, где из таких как сын Надежды делают настоящих мужчин. Но только вернулся он со службы, и Надя поняла, что все её настоящие мучения только начинаются.

      Свою беду Надя старалась скрыть от всех непосвящённых, прятала её в себе. Боялась открыться даже самой близкой подруге, которая жила в другом городе, в надежде, что сын одумается, надоест ему такая скотская жизнь. В письмах к подруге писала то, о чём мечтала: сын работает, её лелеет и уважает, встречается с девушкой. Но горе не скрыть на лице. За последние десять лет пострела Надежда, поседела, осунулась. А душа так и ныла, так и просила облегчить её слезами, выплеснуть горе искренним разговором.

      Кому рассказать, с кем поделиться? Кто поймёт душу матери от отчаяния просившей своего сына больше не возвращаться домой. Бывший муж? Так он считал и продолжает так считать, что во всём виновата она. Да, Надежда и не отрицает. Виновата! Виновата, но кто ей объяснит в чём? Как ей надо было поступать? Не любить? Не бегать, не искать его по городским закоулкам и забегаловкам? Не прощать?

      Соседские события немного отвлекли Надю от дум о сыне. Она искренне жалела Машу. Ей казалось, что они с соседкой за это время как-то сблизились и Надя сможет открыть Маше свою душу. Но внезапная ярость женщины одним махом уничтожила что-то в Наде. Потом она поняла. В ней пропала жалость. Жалость не к Маше, не к её одинокой судьбе. Ярость соседки всколыхнула её сознание так, что она поняла свою ошибку в отношении с сыном.

      – Этого не может быть, но это так. Мне постоянно его жалко, а он привык и пользуется этим. Мать пожалеет, пустит домой, обмоет, накормит, обогреет. Жалко, мне жалко его впустую растраченных лет, мне жалко, его потерянного здоровья. Только ему ничего и никого не жаль. Больше я его не пущу, не накормлю и не позову назад, во имя него самого. Пусть сделает свой окончательный выбор.

      Слёзы полились свободным потоком, освобождая от тяжёлого груза душу.

***

      Надя стояла на балконе и смотрела вслед уходящему сыну. Стоит только окликнуть, и он с радостью вернётся, виновато улыбаясь сквозь слёзы. Сколько раз так было. Сколько горьких слёз пролито ею, сколько молитв, законных и рождённых суетливым экспромтом, поселилось в отчаявшейся душе. Чем дальше уходил сын, тем больнее ныло сердце. Скорее