Белокурый. Засветло вернуться домой. Илона Якимова

декаде мая, тайком.

      Англия, Лондон, август 1547

      Каждое утро, еще до того, как сойдет туман в полях – в седле не менее двух часов, настоящий мужчина обходится без завтрака, смиряя плоть до обеда, тем более удачно, что господину графу доступен сейчас только самый простой стол. Обтереться от пота и переменить белье, вернувшись в Сент-Джайлс, пинта-другая темного эля – непременно темного, нет, не светлого – умывание подогретой водой и бритье. Некому проверять гладкость кожи щеки, ласкаясь, но неопрятность – первая примета слабости духа, а внешность лорда – отблеск лика Божьего в человеке, как говаривал Брихин в далекой юности. Не менее часа – мечевой бой с кем-либо из своих шотландцев, палаш и дага, да не утратит хватку рука. Снова перемена белья, обед. Высылка Молота вниз, в палисадник, для разгона кредиторов, галдящих возле конюшни и угрожающих арестовать имущество – ужасно утомительное в Лондоне купечество. Несколько писем, привычно любезных, местами льстивых, о новых займах – чтоб закрыть часть особенно горячих долгов… покусывая кончик пера, Патрик Хепберн сидел, уставившись пустым взглядом в стену и пытался понять – или перестать понимать – кто он и что делает здесь… голоса близнецов Хоуп внизу, убеждающих Бэлфура, что их-то граф непременно примет. У Адама новый охотничий сокол, приехал хвастаться… выезд с парнями в поле, посмотреть, как новинка бьет уток. Длинное, впечатлившее Патрика Хоупа, рассуждение о тонкостях соколиной охоты – надо же, какие подробности держит память, даже если не пользуется ими каждый божий день. Хэмиш, отосланный в Сити за деньгами, вернулся ни с чем. Черный костюм, забрызганный на охоте в полях, отдан прачке, но понемногу теряет вид. Граф Леннокс, как передавали, опять настаивает на том, чтоб услужать королю Эдуарду вместе, непременно вместе с графом Босуэллом. И только обещания манны небесной от лорда-протектора, ничего более – несмотря на то, что родовое гнездо теперь в руках сассенахов. Патрик Хепберн, сменив позу, но не оживив взгляда, смотрит в стену, выбеленную, словно саван, и вдохновенно говорит по-гэльски, однако речи эти не из тех, что приняты в приличном обществе, и даже последний козопас Аргайла покраснел бы, их услыхав. Сумерки спускаются на Сент-Джайлс, и вся компания этого вечера для прекраснейшего графа Босуэлла, первого красавца двора Марии де Гиз – смердящая сальная свеча и книга на латыни.

      Овидий, «Tristiа»:

      Слушай меня и верь умудренному опытом другу:

      Тихо живи, в стороне от именитых держись.

      Тихо живи, избегай, как можешь, знатных и сильных…

      Но что делать, когда леденящий, животный ужас охватывает с ног до головы при мысли: он более не окажется верхом на коне – в холмах Приграничья, на своей стороне? Тоска по родине обретает странные формы, бессилие сводит с ума. Дверь комнаты скрипнула – на пороге стоял полуночный гость, господин барон Садли. На лице его блуждала ухмылка.

      – Чему