Голод. Сергей Москвин

прекрасно понял вопрос.

      – Я. Как стало светать, показалось что-то знакомое. Пригляделся – точно, наша бухта.

      «Вот же глазастый черт! – с завистью подумал Седой. – Даже раньше Пашки разглядел, который сидит на носу, считай, на месте впередсмотрящего». Он вынул из-за пазухи бинокль и приложил к глазам. Плыть до берега оставалось не больше часа, а при попутном ветре – и того меньше. Эти воды считались безопасными. На подходе к бухте напасть на охотников могли только крыланы, но еще до наступления холодов гигантские птицы вместе со своими выводками подались на юг, оставив Новую Землю людям и настоящим хозяевам островов – саблезубам.

      Седой все-таки забрал у Макса румпель. Привести на Заставу вернувшуюся с добычей лодку – почетное право кормщика, и он не хотел уступать его никому. Тем более, может статься, это его последний выход в море. Он тяжело вздохнул. Мысли о все ближе подкрадывающейся старости и связанной с нею необходимостью оставить любимое дело опечалили радость благополучного возвращения домой.

      На Заставе тоже заметили вошедшую в бухту лодку. Весть о возвращении охотников мгновенно облетела общину, собрав на берегу едва ли не всех жителей. С радостными криками носилась по берегу детвора. Наиболее отчаянные сорванцы подбегали к самой воде, рискуя промочить ноги. За ними отдельной группкой стояли матери и отцы молодых охотников. Кроме них на берегу было много других людей, но эти несколько человек стояли отдельно. Словно невидимая стена отгородила их от остальных встречающих. На памяти Седого так было всегда. Его это не удивляло. Все потому, что другие в первую очередь думали о добыче охотников и о своем пропитании грядущей зимой, а родители – о возвращении своих сыновей.

      Глядя сейчас в лица трех отдельно стоящих женщин и двух мужчин, счастливые и радостные у тех, кто уже разглядел в подплывающей лодке своего ребенка, и напряженные и взволнованные у тех, кто еще не смог это сделать, Седой отчасти позавидовал Павлу, который, как и его друг Макс, рос сиротой. Если бы парню так и не удалось выкарабкаться, каким ударом стала бы его смерть для родителей! А какого бы пришлось Юльке, если бы не Пашке, а ему, старому кормщику, косатка отхватила полноги? Рассуждая о себе, Седой нисколько не сомневался, что с такой раной он бы точно не выжил.

      Он поискал глазами дочь. Вместо того, чтобы степенно стоять вместе с родителями молодых охотников, ожидающих возвращения своих детей – как-никак семнадцать лет, почти невеста, – Юлька, как коза, скакала по прибрежным камням вместе с ребятней. Ее оранжево-красная, ушитая специально по фигуре полярная куртка, ярким пятном мелькала то тут, то там. Седой поднял руку, чтобы привлечь внимание дочери, но та, видно, не заметила его жест. Зато, когда на ноги поднялся Макс, радостно замахала в ответ. Не сдержавшись, Седой сердито сплюнул под ноги, потому что плевать за борт запрещали морской устав и вековые обычаи ненцев. Все-таки надо вправить Юльке мозги. Ох, надо. Пока еще не поздно…

      Когда нос лодки ткнулся в расчищенный от крупных валунов галечный пляж и зверобои стали