Тени наших дней. Эшли Дьюал

твои гениталии, снятые на камеру в мужской раздевалке. Ты потом хорошенько ее отымел прямо на спортивной площадке. Помнишь?

      Кир отвернулся. В салоне повисла тишина. Он потянулся в карман за сигаретами. Достал одну, закурил и медленно выдохнул облако серого дыма прямо перед собой.

      – Она была не против, – наконец, ответил он.

      – Разумеется. Она сохла по тебе с четвертого класса.

      – Ты к чему это вспомнил?

      – К тому, что ты – собачье дерьмо, и это собачье дерьмо пытается рассказать мне, что от меня воняет. Улавливаешь ход моих мыслей?

      – Улавливаю.

      – Там к чему развел драму?

      – Возможно, к тому, что тогда нам было по тринадцать. – Кирилл посмотрел на Ситкова и лениво пожал плечами. – Тогда мозги не работали, а сейчас вроде как мы выросли и вроде как в состоянии контролировать свои действия.

      – Я все контролирую.

      – Угу.

      – Нужно было спрятать пакет на улице.

      – Нужно было.

      – Мы вернемся в город? Или так и будем стоять в этом гребанном районе, дожидаясь, пока я постарею? – Женек уставился на друга сердитым взглядом, а потом резко отмахнулся и скрестил на груди руки, словно обиженный ребенок. – Тоже мне философ нашелся, пожил пару лет в столице и достойным человеком стал. Вырос он, изменился, так изменился, что, как только увидел, что педант слюни по Соне пускает, тут же за ней на улицу пошлепал.

      – Что ты несешь?

      – Истину несу.

      – Никуда я не пошлепал.

      – Это у тебя на подкорках. Ты себе отчета не отдаешь в том, что делаешь, как выглядишь… Ты всегда получаешь то, что хочешь! Ты и сейчас сюда приехал не просто так, верно? Ты, мать его, самый отменный эгоист из всех, что я знаю, самый очаровательный ублюдок на свете, ты…

      Внезапно раздался звонок, и Женек, выругавшись, полез за телефоном. Кирилл почему-то устало усмехнулся. Сделал глубокую затяжку и прохрипел:

      – Оставь эту мысль, не откладывай ее слишком далеко, – в его глазах заплясали искры. – Я с удовольствием выслушаю продолжение твоей тирады.

      Он действительно заулыбался, но мысленно прокрутил в голове фразу приятеля: «Ты себе отчета не отдаешь в том, что делаешь». Ему уже говорили нечто подобное, и внезапно данные слова зазвучали совершенно иначе. Как паршивая издевка. Был ли он эгоистом? О да, был, разумеется. Как и все люди, населяющие нашу умирающую, хворающую планету.

      Но оставался ли он хорошим человеком?

      – Солнце мое, повтори еще раз, – нетерпеливо бросил Ситков, – я тебя плохо…

      Внезапно Женя замолчал, а затем цокнул так громко, что этот звук еще долго отстреливал эхом по старому салону «Шкоды». Парень взвыл, точно раненое животное, и повернулся к Кириллу, вертя в пальцах потухший телефон.

      – Разрядился.

      – Не повезло.

      – Китайское дерьмо.

      – Твое Солнце не успело сказать, зачем оно звонило? – Издеваясь, поинтересовался Кир.

      – Она в универе.

      – Вот как.

      – У Маринки нет привычки названивать мне по сто раз без повода… наверняка,