Приданое для Царевны-лягушки. Нина Васина

крови усилил накатившее отчаяние.

      – У вас нет выбора, – сочувственно кивнул Птах. – Никакого.

      – То есть как это? – сразу успокоился Платон, обнаружив в этом непоследовательном кошмаре вполне реальную угрозу.

      – Представьте себе на минуту, что я могу принудить вас сделать все, что потребуется, шантажом.

      – Шантажом?

      – К примеру, – кивнул Птах. – Простым надежным способом.

      Платон подумал и постарался осторожно озвучить свои доводы против этого средства принуждения.

      – Я одинок, – начал он. – Одинокого человека трудно шантажировать. Нет близких, которым он боится причинить боль.

      – Любого человека можно подвести под статью и посадить в тюрьму. Даже при небольшом сроке заключения информация о том, по какой статье он туда попал, может совершенно изменить положение вещей и отношение его к жизни. Согласны, Платон Матвеевич?

      Омолов тяжело опустился на стул у двери.

      – Нужно иметь веские доказательства, чтобы посадить человека, – тихо заметил он.

      – Бросьте. Сами только что рассказывали, как мы преобразуем реальность себе на пользу. Я бы никогда не затронул подобную тему, не будь вы так настырны в своем противостоянии. Жаль.

      – Вам – жаль? – Платон вскинул глаза на все еще сидящего на столе Птаха.

      – Конечно. Я думал, мы договоримся по-дружески. Знаете что? Давайте вычеркнем из памяти последние десять минут нашего разговора. Я предложил вам поселить у себя на пару месяцев осиротевших племянников. Вам эта идея не очень понравилась, как и любому закоренелому холостяку, но, подумав, вы согласились. И завтра встретите их рейс из Москвы. Ладушки?

      Платон молчал.

      – А может, и этого времени не потребуется, – задумался Птах. – Может, за пару недель этих юношей отравят, задавят, или они сами свернут себе шею. Трудные, неуправляемые подростки!.. – он мечтательно закатил глаза. – Отделаетесь дополнительными похоронами, и все дела.

      – То, что вы сказали, – отвратительно, – произнес Платон.

      – Согласен, – кивнул Птах.

      – Да не захотят они со мной жить! Взрослые мужики, богатые, самодовольные! Они с восьми лет кошек на деревьях вешали! Знаете, что им подарил брат на совершеннолетие старшего? По пистолету! И знаете, куда они с ними тут же пошли? В подвал – отстреливать крыс!

      – А вот тут вы не правы. Они просто мечтают о встрече с вами. Сами увидите. Пошире расставьте ноги, чтобы не упасть, когда они от радости кинутся вам на шею.

      Тщательно и неспешно одеваясь, словно исполняя ритуал, Платон старался не смотреть на себя в зеркало, но с галстуком не удержался – завис глазами на отражении золотой заколки в пальцах-сардельках и в который раз подивился огромности и удручающей несуразности своего тела. Оно занимало слишком много места, требовало постоянного ухода и было совершенно несообразно той нежной трепетности, с которой Платон постигал действительность. До сих пор жизнь продолжала его волновать и удивлять с той же настойчивостью,