Вкус Парижа. Мария Шенбрунн-Амор

в убийстве, дорогая, – пошутил я, но по её дёрнувшемуся лицу догадался, что шутка не удалась. – А сейчас действительно надо как можно быстрее найти истинного виновника.

      Она прижала ладонь ко лбу и, словно не понимая ни моих слов, ни своего положения, повторила:

      – Не уходи. Я так надеялась, что мы проведём этот выходной вместе. Ты так редко свободен по утрам. Я думала, мы сходим в нашу кондитерскую, а потом в синема.

      – Не сегодня.

      Я никогда не мог разглядеть её лицо так, как видел чужие лица – со всеми чертами и особенностями. Я глядел на неё не столько глазами, сколько сердцем, и нежность туманила детали. Елена неизменно слагалась в моём мозгу в родной образ, как слагаются в привычный облик чёрно-белые смутные пятна на старой фотографии. Отмечались только перемены: обрезанные, высветленные и уложенные аккуратными волнами локоны, чёрный ободок вокруг знакомых аквамариновых лагун глаз, коралловое сердце губ. Зато, как рентгеновский аппарат видит лишь смутные контуры внешних тканей, но при этом проникает внутрь тела, так же чётко я ощущал каждое её переживание. Она расстроилась, а я, дурак, поддался собственному угрюмому настроению, сказал себе, что стараюсь ради неё, и остался непреклонен.

      Больше всего меня волновал браунинг. В любой момент квартиру могли обыскать, и мнение Дерюжина о ненадёжности баллистических заключений не давало покоя. Полностью избавиться от оружия я не решился: инспектор Валюбер дал понять, что Елена покамест – основная подозреваемая. Если дело дойдёт до обвинения, кто знает, не исключено, что эта экспертиза, при всей её сомнительности, может оказаться нашим последним шансом на оправдание. Разумнее всего будет спрятать пистолет в надёжном месте. Но сначала надо в «Ля Тур д’Аржан» – расспросить обслугу о вчерашнем.

      С браунингом в кармане я доехал на метро до станции «Сен-Мишель», оттуда в кружевной тени старых лип и каштанов прошёл по набережной мимо лотков букинистов и раскладывающих букеты цветочниц. Летнее утро было влажным и солнечным, мощёный берег Сены ещё не высох от утренней росы. Маленькое паровое судно тащило по реке похожие на гробы баржи, отфыркиваясь от ночных преступлений клубами чёрного дыма. У самого тоннеля под мостом Турнель на булыжниках растекалось высохшими ржавыми подтёками зловещее пятно. От него целая дорожка следов вела по узкой боковой лестнице на верхнюю набережную. Если убийца и оставил какие-нибудь следы, их давно затоптали обслуга ресторана, друзья Люпона и санитары.

      Жалюзи нижнего этажа «Ля Тур д’Аржана» были по-прежнему опущены, дверь заперта. Я прошёлся вдоль набережной Турнель, свернул на рю Кардинал Лемуан, ещё раз внимательно оглядел асфальт в поисках окурков, крови – любых следов, которые мог упустить в предрассветных сумерках. На мостовой валялись только обрывки газет, собачьи фекалии и прочая дрянь.

      В кафе на рю Кардинал Лемуан уже опустили выцветшие от солнца полотняные маркизы, и официант выставлял на тротуар мраморные столики и соломенные стулья. Одновременно он следил за моими кружениями по перекрёстку. Я сел так, чтобы видеть дверь, ведущую